Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

мятежей, и видят: обедает дружина, принеся богам жертвы, безудержно веселится, предаваясь бражному медопитию, пляскам и разнуздию в женолюбии; сам Ровда, в колдаке-столбуне, велми нахмелен, сидит под священным дубом с полоненной княжей дщерью, и у той, обрюх-щей уже, титки нази. Возмутясь безмерно сим непо-уребством, рече Могута: «Стыдливость – першее украшение жены; сыскати ли в твоей избраннице?» Ровда, быццам не приметив словей, подал Могуте, не вставая, рог с медом. Рече: «В день сей положено веселитись, оставив черные думы; бози не прощают, коли мешают божье дело с земной заботой. Свадьба моя, мое веселье, и ворог, кто не угостится от брашна моего». Отрече Могута, приняв питие: «Всяк женится, да не всяку женитьба удавается. Муж в лес по дрова, баба замуж пошла». Вскричал Ровда: «Почто испытываешь мое терпение?» Отрече: «Тому, пресветлый князю, что испытание твое рядом. Близко уже смилене и полоть-цы, завтра доедят недоеденное и допьют недопитое. Твой же щит, еже на вратех дома [307], затянул мизгирь паутиною; колесо в паутине – худой знак» 308. И пошел Могута прочь от обедавших, оставив досаду, недоумение и тяжкое предчутье. Сказал Мирослав: «Со-узец Ровда, зачем было обижати?» Отвещал Могута:

«Раб презирает славящего его и уважает поносящего; смущен подарками и хорошо чувствует себя от наказания. К тому же иной соузец хуже ворога, ибо на постоянство ворога можно положитись».

И вот об исходе дней Ровды. Когда пришли войски христов, Могута рече к Ровде: «К полудню исполчи свою дружину у Медвежьего брода, пригоню туда христов, а ты не дай им перейти». И крепко взявшись с двух боков, Могута и Мирослав оттеснили к броду полотьские и смиленьские полки, а Ровды все не было; наки в ночь веселились, а заутре спали беспробудно; аока спохватились, ускользнули христы, и посечи их не удалось. И казнил Могута Ровду в глазах дружины его. Рече Мирослав к Могуте: «Ослабляем ся чрезмерней строгостию». Могута же, неприступен в ярости, отрече: «Бесполезен в брани не держащий (своего) слова. И другим наука за легкодумное рукобитье».

Сице умре Ровда, муж отважен и любим по Кривичей, але подвержен порокам, иже вредят совершенству и большой судьбе. В память (о нем) остались словы, изреченные о Могуте: «Желанна, но непрочна дружба с великими». Толкуют, предчуял от нъ свою погибель.

И выбрали себе мятежные кривичи нового князя, Валдая, старейшину в Уборех, еже по Вилюти-реке, притоке Воложи.

В то лето триждь разбивали войско христов, але перемоги в противоборстве с Володимиром не достигли. Рече Мирослав к Могуте: «Вот море, расступается пред корабелем, но смыкается за кормою. Тако и мы: будем побеждати ворогов еще и еще и не добудем победы; не пустити корени гонимым ветром; потребна своя земля, на ней растет сила, и не токмо от побед, но еще болын от труда и блюдения чести». Рече Могу-та: «Оба (мы) безотчинники и изгнанники. Идеже найдем себе землю?» И позвали дружину, и думали, и разошлись желания; одни говорили: уйдем к Чуди Заволжской, несметно (ее) обилие; другие звали к перелогам на Дон, к руси, говоря: «Ходют в золоте, ядут на серебре, жены (их) спят на агарянских коври-щех». Третьи уговаривали на Заман-озеро, четвертые склоняли отбити Тмутаракань; были и пятые, иже твердили: обоки Дунавы, близ болгарей и влахов, (наши) исконные земли. Але велми могие хотели оста-тись в своей земле. И положил Могута по большинству, и сели по истокам Дугавы, Воложи и Непра, в Оков-ских лесех. Княжил Могута в сей земле два лета, Мирослав и Валдай были при нем первыми мужеми; и два лета была затишь, ибо воеводы Володимира бранились то с печенеземи [309], то с булгареми [310], то со свеями, грабившими племены по Лукоморью; Полотсь и Турье враждовали меж собою, а Смилень после поражения была слишком слаба.

Просто ли самодержецу в Русьской земле, коли и бозей растерял, и людье отвратил, и друзей взнена-гидел, и слуг не нашел? Сыскались лишь угодники беззакония, наперсники зла; и се поют славу бесславному, хвалят мудрость неразумного, поднимают на помост мелкого ростом; ложь извратила зрение и одурманила пуще мухомора; никто уже ни в чем не уверен, и никто не прозревает грядущее; обыкают глаголити всуе и отвыкают тружатись: лень требует лжи, и правда (ей) ненавистна; и се ложь, которой искали утверди-тись, подтачивает основы; трещит возведенное строение; трещит и долго не падает, ободряя лживых лживой устойливостью. Ложь от жаждущих чужого, от них же кровь и несправедливость. Ворог сражающимся – кто извлечет мзду из их победы и кто извлечет мзду из их поражения; ворог живым – кто богатеет от их труда и от их праздности. Але не находилось разумевших правду.

Оувиде Володимир, не сломити Могуту силой; але и Могута исчерпался, и дали по неволе роздых друг другу. Многостольник же, изощрен в хитрости, не дремал, зная: коли бьешь спереди, и не валится, ударь сзади, и упадет. И замирился с булгареми, и с печене-земи завел дружбу; и хотел послати епископов для хрищения, але не приняли печенези; отвергли хрище-ние и от грек; согласились приняти священника из Рима, и не препятствовал Володимир, послушав своего свата Болеслава, только и римец не прельстил Христом печенежских князей [311].

Готовясь сокрушити Могуту в решающей брани, Володимир укреплял повсюду епископии и насадил новые в Смилени, Полотей и Турье. И принял Номоканон [312] от митрополита. Митрополит же внушал князю: будешь, аки цесарь, опекати патриархов, дай только срок укрепитись епископам. И бичевали попы прихожан пуще прежнего, пугая вечным кипением в смоле и терзаниями от хищных зверей, и мнозих отлучали от Христа, другие же сами отлучали ся, отчаявшись от насилий и обмана проповедников. И вот уже преследовали обычай, приходя на подворье и заглядывая в ок-ны; наложили запрет на словеньское погребение и не велели ни тризновати, ни плакати, ни обедати, а ско-моросем возбранили играти; и мужам уготовили новое позорище: попы стали утешителями нерадивым женам. И явились нежданно пред всеми новые челове-ци, неведомые дотоле: учуяв легкую поживу, отбросили всякое стыденье, осмеивая равнявшихся на скромных, и ловко грабили ближних, и восхваляли ся прилюдно, и промышляли куплей и продажей по градем Русьской земли, грезя о великих богатствах. Столь расползлось вскоре беззаконие, что Володимир повелел писати новые законы; але и в новых не обнаружилось и крупицы справедливости, было же довольно невежества и бесстыдства. Преждь не мерили совесть на гривны, теперь и совести нашли мерила и спуды. Беду от человеца человецу не засыпати коробеми ржи, обиду не уняти серебром, душа алчет