Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

Казнили Могуту в Кыеве четвертованием, оклеветав прилюдно раскаявшимся пред Христом разбойником; очевидецы свидетельствуют: бе Могута от пыток едва жив и ликом себе не подобен; очи вынуты из глазниц и вырван язык. Волхвы, ходившие к лобному месту, ручаются, еже казнили вовсе не Могуту, но похожего человеца. Сомнительно ручательство, сведущие не разделяют; в народех же ходит, быццам пра-воверы подкопом проникли в узилище и освободили Могуту; князь умре от увечий и ран уже на свободе и погребен по обычаю в Деревлянех; в могилу его сложены кумиры словеньских бозей из злата и требные сосуды из серебра; везли сокровище к месту погребениа в тороках на десяти конех; идеже могила, никто не ведает. Другие расскажут инакш, и велми многие принимают се правдой. Быццам пытали палачи Могуту целое лето, але не преклонился; и стал помирати, и пришел к нъ Володимир, и рече: «Не утихнет на Руси, коли ты, князю, не велишь мятежей сложити оружие и служити новому богу; истечет кровию земля в усобице на радость ворогам». И согласися Могута. И повезли его в лесье, к заколодам и завалам, идеже засели пра-воверы. И крикнул Могута из последнего: «Братья, аз есмь князь ваш Могута, велю вам змогатись, не оставляя брани с христами!» И тотчас упал мертв, ибо стояли за его спиною сторожи от Володимира с мечеми. Одушевились мятежи орлиным кличем и не смирились с насилием, не отступили правды.

Горе мне, горе! пишю о смерти своей страданием своим. Можно доказати истину, но как доказати правду? – (ее) чувствуют или не чувствуют; можно доказати лржь, но как доказати заблуждение души? Искомое в нас и вокруг, и негде больше искать. Все изречено, прибавити нечего. Многознание бессловесно. Внемли ветру и шуму древ, плеску волн и шелесту трав – есть ли мудрость превыше? И се (их) мудрость, облечена в наши словы, иже грубы и неуклюжи: «Прими всякий день и всякую заботу, и всякий труд; дерзай, служа роду своему и миру, посреди которого жив; не желай больш, нежели предки, – не сулит радости».

Страшна смерть для сердца, але страшней для памяти. Был и нет – неодолимо. Не превозмочи ни горечи, ни раны, не породнившись с вечною тишиною. Не сами ли бози повинны в гибели своих детей? Вечное отдохновение терзавшимся вечно. Встреча кончается, и свет меркнет, и исчезает тоска, и истончается радость; повторяясь, не повторится уже, – будет другая встреча, иной свет прольется, иная боль наступит и непохожая радость. И се печаль, ее же не объять. Умру – не жаль; облик забыли – не жаль; словы отлетели – не жаль. Жаль – не возродити того, что было сокрыто за жизнью и за обликом, что таилось за словеми, проращая (их). Рекут от века: «Все повторимо, кроме истока». Казалось легким речение, а ныне понял и обомлел: скажешь ли больш?

Не родивший сына не плачет о его смерти, сирота не горюет на тризне родителей, не волнуемый страстью не ведает разочарования, поставивший себя ниже всех не терпит обиды, нищий не боится кражи богатства, не дорожащий собой не страшится кончины; но угодно ли богам, если кто не хощет рождати сына и подавил в себе страсти, если безразличен к истине и равнодушен к свободе? Если обретенье – жизнь, не жизнь ли и утрата? И если радуемся обретенью, отчего же полны страха потеряти, ведь утрата неизбежна; и легче ли та, о которой не знаем? проще ли та, еже пронзает живое оставшихся после нас? Много страдал и много думал, много терпел и много слушал о бедствиях, и се возглашаю: всякая жизнь – в радость, и огорчения всуе; идите спокойно от поражения к победе и от победы к поражению, не теряя трезвости при удаче и не сожигая ся печалью при неудаче. О судьбах решает число побед поражений, о доброй памяти – наша твердость и мельство.

Не трудно высказать мудрость, трудно следовать ей; еще труднее, последовав, не отринути в разочарованье. Трудно людем всходити по степеням добра, але еще труднее поверить, еже восхожденье возможно.

Два лета схороняли князя Мирослава в заточении. Если б ни мир в человеце, стерпети ли неведомость судьбы и одинокость? перенести ли умертвленье жизни, заполнявшей преждь? Вот что слышал от Мирослава о днях заточениа: «Повторил в памяти вси шаги, верные и неверные, и те, что кажутся верными, и те, что кажутся неверными. Укорял ся и терзал ся, и поклонялся бозем благодарно. Многое передумал, и немалое открылось. Але чем болып ведал о жизни, тем горш было ведение и тем менын ведал, како жити должно, чтоб уберечь честь и устояти в мире падения; и заро-дися сомнение, задумывается ли мудрейший, не скользит ли по накатанному, сторонясь совсем иного рассуждения как обмана? Не та же глупость – мудрость, пугающаяся лишь глупости? Ведь рассуждение мудрейшего – николи не жизнь, и часто бессмысленно, а поступок глупейшего – жизнь, и полон смысла. Истина повсюду, перемени страдание, и переменится правда».

Се времёны остановились, и память уже не черпает, но возвращает вычерпанное, и в видениях нет искаженности, присущей волнениям бегущего; быша противоречивы и незавершены – завершились болью, быша неправдоподобны, – содеяли ся единственной утешливой правдой; красивое изукрасилось, худое по-хужело. И видел Мирослава, и слышал безутайные сме-хи его; вот сидит вприщур на солнцепеке и сушит окуней на лозьях, вот льет свечи из вощины, а вот ранен Мирослав, – обкладывает лечец рану сухим болотным мхом и стягивает льняною лентой. Стюжливой осенней ночью коротили время беседой у сонного очага. И ветр, и дождь, – бесновалась буря во мраке, скакали по углям духи Огня, пыхали искрами, трещали и сипели в голов-нех. И внезапу впорхнула ночная птиця – тенью мелькнули крылы, и с жалобным писком прочь унеслась из тепла и покоя в холод и брань непогоды, – и тяжко заныло сердце в загадке, истеклось тревожной жалостию ко всему страждущему в огромном и непроглядном мире; дух Смерти пронесся, дохнув дождеми и березовым дымом, но кто остерегся (этим)? – шли еще от победы к победе, и грядущее манило надеждой.

Образ думы сокровенной – чиркнет видение, и прежнее затеплится, и вновь проживается наяву. Се Доляна, дщерь Симгола, волхва из Певней, селища на Шелони, – молодость, молодость, далека (ты) ныне! Мати Могожь, безмерны щедроты Творения на полюби и ласку; како