«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев

линии ИККИ получена телеграмма о расконспирировании ряда товарищей, в том числе пом. Алексея Рихарда». В этой связи предлагалось запросить немедленно «Алексея» («Алексеева») и предложить, в случае «расконспирации» «Рихарда» (Штальмана), откомандировать его в Харбин или Владивосток.

Неясно, зачем было усложнять задачу, когда шанхайский резидент поддерживал связь с Ольгой Миткевич, а та, в свою очередь, с Абрамовичем. Последней мог, если не хотел этого делать напрямую, через Миткевич передать настораживающую информацию о провале, не привлекая лишних людей и не теряя драгоценного времени. Может, это была рекомендация в действии – держаться от «соседей» подальше? Как бы там ни было, Штальман выехал из Шанхая в Харбин.

Шанхайского резидента продолжали использовать для связи с с представителями Коминтерна, а через них с коммунистической партией Китая. 21 марта 1928 г. из Харбина курьером был направлен «Алексееву» тайнописный текст с инструкциями, адресованными КПК, для передачи Ольге Миткевич. Помимо инструкций китайским коммунистам, Миткевич должна была передать Абрамовичу и деньги, предназначавшиеся на обеспечение деятельности шанхайской резидентуры, «в надежде на скорый возврат» их Коминтерном. Однако этого не произошло, и «Алексеев» оказался без средств.

9-го мая из Харбина сообщили: «Сегодня выезжают в Москву Рихард и Ольга. Ольга сообщает, что Алексеев сидит без денег. Выданные работникам ИККИ деньги Альбрехтом не возвращены. Сделайте распоряжение по линии ИККИ возвратить Громову наши деньги …».

Результатом этой ненормальной ситуации явилось обращение начальника военной разведки к заведующему отделом международной связи Коминтерна:

«Совершенно секретно. Лично. ИККИ, тов. Пятницкому.

Нашим представителем в Шанхае т. Алексеевым одолжено в своё время т. Альбрехту 4000 дол. Тов. Алексеев, вследствие этого, остался сейчас без денег и просит срочно телеграфировать по Вашей линии т. Альбрехту о возврате ему долга. Кроме того, в Харбине из наших средств по Вашему поручению были выданы Вашей линии 2000 дол., каковы до сих пор нам не возвращены.

Прошу Вас в срочном порядке дать соответствующее распоряжение в Шанхай, а также вернуть нам здесь на месте 2000 дол.

Начальник IV Управления Штаба РККА Берзин».

Альбрехт защищался как мог. Он, со своей стороны, указывал, что деньги «оседали» у представительницы Профинтерна Ольги Миткевич. 1 мая 1928 г. в своём письме заведующему ОМСа ИККИ И. А. Пятницкому он очень нелицеприятно отзывался об Ольге: «Она всеми правдами и неправдами вымогала и сейчас продолжает вымогать деньги, где только может (так, например деньги от берзинских соседей она получила и никому об этом не говорила). Благодаря её вмешательству в денежные дела, мы никак не можем рассчитаться с китайцами, – сообщал Альбрехт. – … Абсолютная не конспиративность, таскание китайцев повсюду, провал всех наших помещений, связь со всеми соседями как берзинскими, так и другими, выхватывание денег, путчизм безграничный и, наконец, поддержка терроризма в самой анархической форме …»

Кто «придержал» деньги, сказать трудно, но ясно одно, что «Алексеев» по указанию Центра поддерживал связь с представителями Коминтерна в Шанхае, имевшими очень отдалённое представление о конспиративной работе, что ставило под угрозу существование самой резидентуры.

Тем временем у «Алексеева», прибывшего в Шанхай в начале декабря 1927 г., уже 1 июля 1928 г. истекал срок действия литовского «сапога» (паспорта). Поэтому он запросил Центр через харбинскую резидентуру разрешения прибыть в Харбин для продления паспорта. Разрешение было получено, и 3 июля «Алексеев» выехал на Север Китая.

Не успел он приехать в Харбин, как сюда из Шанхая поступило письмо, датированное 6 июля. В письме сообщалось о провале «Алексеева», о том, что руководство резидентурой принял на себя «Станислав» (Гогуль), и что «по-видимому, аппарат не провален». Требовалось срочно направить резидента в Шанхай.

Пробыв 20 суток в пути, «с трудом пробираясь», Алексеев прибыл в Харбин. Из разговоров с ним сложилось впечатление, что агентурный аппарат невредим. Алексеев считал целесообразным новому резиденту дождаться его приезда в Москве для разрешения важных организационных вопросов.

На это предложение Берзин 26 июля прореагировал резолюцией: «Я думаю, что Джим может подождать приезда Алексеева».

Временно руководство шанхайской резидентурой принял на себя Гогуль, который передал его «Громову» (Горбатюку) после возвращения последнего из служебной командировки (по делам КВЖД) в Москву. Уже в конце августа 1928 г. резидентуру возглавил «Громов», заведующий агентством Китайско-Восточной железной дороги в Шанхае.

С 26 сентября по 10 октября 1928 г. в Шанхае находился В. Дидушок («Барон»), которому было поручено оценить состояние резидентуры и принять организационные меры, если в этом появится настоятельная необходимость. «Барон» дал обстоятельную оценку положения дел. Во-первых, он остановился на причинах провала «Алексеева» (в отчете «Барон» называл его псевдонимом «Густ»).

«Представьте себе внешнюю фигуру Густа, приезжающего в Шанхай с литовским сапогом. Как должно себя такое лицо вести, принимая во внимание специфические условия Шанхая, где почти каждый европеец на счету. – Вопрошал Дидушок и сам же отвечал. – Ответ один, скромно, сообразуясь со своим амплуа, стараться потеряться в общей массе, ничем внешне не выделяясь. В мой первый приезд, весной этого года, я такую приблизительно картину и застал. Но, видно, шанхайская обстановка произвела своё действие, палку перегнули, в результате чего появилась шикарная квартира и ещё шикарнее автомобиль. Относительно автомобиля могут быть двоякие мнения, по-моему, автомобиль в Шанхае нужен /Шанхае нет биржевых уличных машин/ для деловых удобств, специально и по нашей линии и для поднятия престижа в обществе машину желательно иметь, т. к. в Шанхае почти каждый клерк, получающий больше трехсот долларов в месяц, имеет собственную машину. Но в данном случае можно поступить иначе и купить за несколько сот долларов маленькую подержанную машину, которая вполне отвечала бы всем требованиям и которую можно было бы в любой момент без убытка ликвидировать, а не выбрасывать кучу денег на большую двухместную машину».

«Трудно установить, что в данном случае сыграло большую роль в вынужденном отъезде Густа, – продолжал „Барон“, – внешнее неумение устроить себе прочный фундамент, или предательство одного из технических сотрудников фотографии. Кстати, ещё о фотографии, также легкомысленно было взяться за это дело, не имея ни малейшего понятия в этом деле, но тут Густ ни при чём, весьма жаль, что мы посылаем людей в свет на роли резидентов и не знакомим их с техникой фотографии, что должно являться элементарным познанием каждого нашего работника».

В настоящее время автомобиль, по словам «Барона», находился в распоряжении «Громова», который им пользовался, как для личных, так и для деловых поездок. После приезда нового резидента предполагалось передать его или ликвидировать. Квартирная обстановка «Алексеева» и оборудование фотографии, частью были расхищены, частью находились у «Станислава». При распродаже можно было рассчитывать только на пару сотен долларов. «Заканчивая главу о Густе, – заключал „Барон“, – я лично не склонен его особенно обвинять во всех его ошибках; вина ложится