Сын детей тропы - Олли Бонс

— Ты вот скажи, что нам делать-то! — прозвучал робкий голос. — Ошиблися мы, а теперь что? Как в глаза-то друг другу глядеть?

— А чего ты на себя вину берёшь-то, а? Мы-то чем виноваты? Анги слушали, так кто ж думал, что он неправ?

— А я скажу тебе, — взмахнула рукой женщина с обрывком верёвки на шее. — Я тебе скажу: вы все думали, каждый думал, да только боялись, что скажете слово против, и вас рядом вздёрнут! Стояли здесь, глядели, молчали — значит, не Анги нас убил, а вы все! Вы все нас убили!

— Тихо! — прогремел голос Клура, заглушая прочие. — Мелерт Огненный Рукав, я вижу тебя. Выйди сюда!

Человек, рослый и грузный, немолодой уже, в грязной и разодранной рубахе, подошёл. Видно, его силой увели из дома, не дав набросить ничего поверх.

— Ну? — просипел он, хмурясь.

Брови у него были густыми и тёмными, а короткая борода — почти седой под запёкшейся кровью. Ему своротили нос, разбили губы. Петля ещё сдавливала шею. Живому она не дала бы дышать, но Мелерт заметил её лишь теперь, из-за того, что голос почти не шёл. Непослушные пальцы сорвались раз, другой. Наконец, Ашша-Ри, повинуясь нетерпеливому кивку Чёрного Когтя, срезала узел, и Мелерт отбросил верёвку прочь, угодив кому-то в грудь. Тот человек отшатнулся, взмахнул руками, будто измочаленное волокно было пропитано ядом.

— Наведи порядок, — велел Клур. — Око! Вам есть теперь, кого слушать.

— А-а, порядок? — еле слышно произнёс Мелерт, срываясь на шёпот, похожий на свист, и принялся расчёсывать сизыми ногтями горло. — Вот как я им нужен, вот! Повесили меня тут, перед всеми, унизили, а я — порядок?

— А кто ещё? Может, Анги? Вон он встаёт.

Мелерт оглянулся, повинуясь жесту, и брови его тут же сошлись к переносице.

— Взять его! — велел он едва слышно, но стражи Ока поняли и послушались. Окружили старого храмовника, толкая цепами, держа на расстоянии, как опасного зверя. Тот вертелся, заглядывая в лица, открывал рот, будто хотел что-то сказать, но молчал.

— Неблагонадёжных запри, — спокойно посоветовал Клур. — Остальных разгони по домам. Всё это непотребство — убрать. И ещё…

Наклонившись ближе, он зашептал Мелерту на ухо.

— Нож в сердце? — моргая, повторил тот едва слышно. — Я понял…

Клур хлопнул его по плечу здоровой рукой.

— Разберёшься, — сказал он и полез на телегу.

Йон стегнул рогачей. Зебан-Ар зашёл вперёд и тоже потянул их, погладил по шее, потрепал по морде. Рогачи фыркали, дико кося глазами, били мохнатыми копытами, но пошли, пошли, оставляя позади горожан, храмовников, стражей Ока и Мелерта с тёмным следом ладони на плече.

Ашша-Ри держалась позади, рядом с Клуром, а тот всё морщился, не отнимая руки от живота, и прикрикнул наконец:

— Уйди! Я велел тебе не соваться на площадь, а ты? Зачем пришла?

— Они повесили бы тебя! И он, — указала она рукой на старого охотника, — он бы не вмешался, если бы меня здесь не было!

— Я мертвец, Ашша! Я умер в том бою, так и думай обо мне! Зачем ты пришла? У старика хотя бы хватило ума стрелять издалека и не лезть!

— Но мой лук…

— Уйди, уйди с глаз моих! Вон, помоги вести рогачей, старик не справляется. Где мой зверь, где ты его бросила?

— Дальше…

— Попробуй только не отыскать. Я всё сказал, чего ещё ты ждёшь?

Охотница вскинула голову и ускорила шаг. Обогнала Йерна, что шёл, похлопывая рогача по спине, поймала тёмную морду, потрепала шкуру, промокшую от дождя. Зверь мотнул рогами и всхрапнул.

Когда отъехали от площади, Нат пришёл в себя. Сел, растирая лицо, будто хотел снять его с костей. Замотал головой, огляделся и заплакал тяжело и неумело. Каждый всхлип, казалось, рвал ему горло.

— Не могу, не могу, не могу больше! — бормотал он, а все молчали, и это молчание давалось тяжелее, чем слова. Но какими могли быть нужные слова, не знал никто.

Шогол-Ву держался у борта, взявшись за мокрое дерево. Хельдиг сидела так близко, и пальцы её лежали рядом, чуть смещаясь, когда телегу трясло, пока, наконец, не соприкоснулись с его пальцами.

Нептица, вздохнув, положила тяжёлую голову поверх их ладоней и закрыла глаза.

Рогачи нашлись в чьём-то опустевшем дворе. Тому, что светлее, дочь леса, уходя, обмотала морду рубахой, снятой тут же с верёвки. Он всё равно тревожился и кричал, и его товарищ с обломанным рогом тыкался носом. Едва только Хельдиг стянула рубаху, взялся вылизывать беспокойного брата. Тот отворачивался, сопя.

Хельдиг собиралась вернуть рубаху на верёвку, но Клур протянул руку и потребовал:

— Дай мне.

— Поедем? — хмурясь, спросила Ашша-Ри, выводя со двора чёрного рогача.

Тот шёл послушно, но затем упёрся и был готов взвиться на дыбы.

— Поедешь одна, — сказал ей Клур, прижимая рубаху к груди, и отвернулся.

Йон спрыгнул на землю и передал поводья запятнанному.

— То, что вы говорили про Йокеля, правда? — спросил он.

— Правда. Он жив, и телегу мы не крали.

— И про Запретный лес правда?

— Мы держим путь туда. Надеемся, это поможет.

Йон помедлил недолго, всего мгновение, и сказал:

— Берите рогачей и телегу. Раз Йокель отдал… да и у нас ещё есть. Мы домой. Возьмём отца, мать — и в Плоские Холмы. Что-то неохота здесь оставаться.

Шогол-Ву кивнул.

Напоследок Йон подошёл к Чёрному Когтю.

— Ты хорошо сказал там, на площади. Может, дети и правда будут жить лучше нас. Может, смогут мирно…

— Да ничего они не смогут, — зло перебил Клур. — Нарожают таких же глупцов, и это никогда не кончится. Горели бы они все вместе с этим миром!

— Но ты говорил…

— Я забочусь о том, что останется после меня. Если хоть один сегодня задумался, уже хорошо. Идите, куда хотели, пока люди здесь опять не принялись искать виновных, да сделайте так, чтобы в вас не признали стражей Ока!

Пёс крутился вокруг, скуля, крутился — и запрыгнул на телегу. Молотя хвостом по бортам, обнюхал нептицу, лизнул тёмный клюв, умостился рядом.

Братья Йокеля, махнув напоследок, исчезли в переулке. Шогол-Ву тронул поводья, и рогачи пошли, стуча копытами по камню, волоча скрипящую телегу прочь от города. Под алым плачущим небом, по дороге меж полей, в сторону белого леса.

Глава 35. Песня

Телега катилась по чёрной земле под тёмным небом, а оно всё плакало алыми слезами. Дорога, хоженая не раз, перестала быть знакомой, таяла не далее чем в полёте стрелы, и казалось, мир уже исчез, погиб, и осталась лишь колея в пустоте, по которой путникам суждено ехать