Опыты для будущего: дневниковые записи, статьи, письма и воспоминания - Александр Михайлович Родченко

Маяковский был первым в ряду этих равных по искусству, и Родченко связала с Маяковским не только общность вкусов, но, я бы сказав, общность чувств. Это больше, чем работа в одном и том же жанре. Это глубже, потому что, как только художник перерастает какие-то масштабы, он сразу перестает быть прозаиком, перестает быть только поэтом, а просто становится художником.

Такая общность вкусов и общность чувств – я попытаюсь объяснить, что я вкладываю в это, – по-моему, связывала Родченко с Маяковским.

Готовясь к этому выступлению, я вспомнил, когда я познакомился с Родченко. Это было на заседании «Нового ЛЕФа» в 1926 году. Примерно в сентябре 1926 года состоялось заседание в комнате у Маяковского на Лубянском проезде, я там должен был читать свою статью. Я тогда работал в Центральном институте труда, был очень увлечен <..>, смысл моей статьи был в том, что в литературе надо изображать рабочих. Я читал статью, видел, как она проваливается, по лицам чувствовал, что это совершенно не то. К концу статьи я понял, что она никуда не годится. И мне было объяснено, что это всё очень хорошо, но вы не говорите, как это нужно делать. И тогда еще неизвестный мне человек – это был Родченко – вытащил иллюстрации к детской книжке Третьякова. Они изображали фигурки, которые дети могли бы сами делать из бумаги при помощи клея и ножниц. Книжка эта не появилась. Когда я вспомнил, что кубизм обоснован тем, что делаются эти фигурки из бумаги при помощи клея и ножниц, и никаких других переходов тут не может быть кроме геометрических, я оценил эту выдумку. Я видел, с каким увлечением рассматривал эти рисунки В.В. Маяковский, как ему это понравилось.

Хочу несколько слов сказать о Родченко как о художнике фотоискусства. Вы, конечно, обратили внимание, что на только что закончившемся съезде художников заслуженно осуждались те художники, которые вместо картин предлагают раскрашенные фотографии – причем тут слово «фотография» употреблялось как бранное слово: ремесленнический фотографизм и т. д. Для того чтобы понять, что такое фотография, как средство, которое может быть использовано искусством, надо обратиться к работам Родченко. Сейчас дело в том, что сказать: «ремесленнический фотографизм», так же относительно, как сказать «ремесленническая акварель», «ремесленническая гуашь» – никакой разницы нет. Важно, что при помощи этого средства создает художник.

Для меня Родченко связан с Маяковским очень прочно и неразрывно. Фотомонтаж Родченко к первому изданию «Про это» – вот момент использования фотографии как средства искусства. Или, скажем, недавно была выставка работ Врубеля. И то, что дает Врубель для изображения Демона Лермонтова, то дают фотомонтажи Родченко. Это решение такой сложной проблемы, это решение единой темы средствами другого искусства.

Поэтому, всегда возражая против всякого ремесленничества во всех областях, я считаю неправильным взгляд, что такое средство искусства, как фото, есть ремесленничество по преимуществу, – я с этим не могу согласиться, и работы Родченко это опровергают.

У него удивительная эмоциональность. Это не бесстрастная фотография, – это творчески страстная фотография, и, с моей точки зрения, его искусство имело отношение к тому, что делал Эйзенштейн в «Броненосце „Потёмкине“», что делал Дзига Вертов в своей вещи.

Можно говорить и об особом значении письменных документов, но мне кажется, что мы знаем то, что называл Маяковский в литературе «поиски речи точной и нагой», что было исполнено фото Родченко. Разница была в том, что гениальный Маяковский понимал, что ищет «речи точной и нагой», но поэзия призвана существовать во всех нюансах, а Родченко в новых поисках исключил свою работу над другими средствами изобразительного искусства, чем, мне думается, себя несколько обеднил.

Я хочу сказать на ту же тему – о связи Родченко и Маяковского по линии общности вкусов. Родченко был художник-патриот, он был человек молчаливый. Характерно то, что Л.А. Кассиль, который очень многое помнит, не привел здесь никакого своего разговора с Родченко. Он не выступал на заседаниях, которые происходили у Маяковского, но если он и говорил, то говорил четко, образно, никогда не говорил случайно и пустяков. Чувствовалась большая значительность в этом человеке.

Я хотел бы познакомить вас с его выступлением в журнале «Новый ЛЕФ».

Я вижу товарищей, которые были тогда, действовали уже как зрелые люди – может быть, они помнят.

Так вот, во втором номере журнала, который возглавлялся Маяковским, был напечатан дневник, составленный из писем Родченко. Назывался он «Родченко в Париже». Этот журнал привел в бешенство наших доморощенных эстетов во главе с редактором «Нового мира» В.П. Полонским. Особенно шокирован был Полонский тем, что напечатано произведение, которое трудно отнести к какому-нибудь жанру, составленное из фактических писем домой.

Но вот что любопытно – именно по линии общности вкусов и чувств, которая была у большого человека, возглавлявшего это сотрудничество – Маяковского, с таким оригинальным художником и оригинальным человеком, как Родченко: в этом же номере журнала было опубликовано стихотворение Маяковского «Нашему юношеству». Оно теперь знаменито. Это стихотворение не могло найти себе места в общей печати, боялись его напечатать, видели в этом шовинизм. Маяковский потом, напечатав его в «Новом ЛЕФе», рассказывал о реакции читателей и слушателей, открывая свою пролетарскую точку зрения на проблемы, которые он затронул. Но вот что в этом стихотворении перекликается с чувствами, характерными для дневника Родченко:

И я Париж люблю сверх мер.

Красивы бульвары ночью.

Ну, мало ли что – Бодлер, Мериме,

И всё такое прочее.

Но нам ли, шагавшим…

[Цитирует стихотворение]

Я хочу сказать о чувстве, которое вдохновляло автора этого стихотворения.

И вот выдержки из писем Родченко 1925 года, написанных раньше, где он говорит о своих первых заграничных впечатлениях с неизбывным уважением к тому, как люди работают на Западе. Он говорит, что на Западе нужно учиться работать, организовать дело. Но культура приводит его в совершенное негодование – особенно когда он говорит (эта тема, которая потом тоже найдет отражение в стихах Маякоеского о Париже) о культе женщин: «Культ женщин <..> доходит до того, что в моде сейчас некрасивые женщины, женщины под тухлый сыр, худые, длинно-бодрые, с безобразно длинными руками, покрытыми красными пятнами, женщины под папуаса, женщины под негров, женщины под больничные, женщины под отбросы и голь».

Невольно вспоминается стихотворение Маяковского «3аграничная штучка» – об одноногой проститутке, что казалось особенно привлекательным тем, кто обращал на нее внимание.

По близким чувствам своим к большому поэту Родченко был действительно человеком, и думаю, что при всей гениальности Маяковского он не мог бы так быстро развиваться, если бы