«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

class="p1">Обо мне беспокоиться, конечно, не приходится, потому, что я нахожусь там же, где и был два месяца тому назад, а по положению на фронте из газет ты можешь судить о том, где сейчас относительно линии фронта.

Конечно, долго оставаться здесь мы не будем и завтра тронемся. Куда? Вот это вопрос. Быть может, когда ты получишь это письмо, я буду громить фрицев, где нибудь под Днепропетровском или Гомелем, а может быть, буду отдыхать после таких жарких схваток, окончившихся поистине плачевно для 330 тыс. фрицев. 3 февраля 1943 г. я обошел весь заводской район. Сколько их там убитых, раненных и пленных! А какой вид у этих гадов! Все просят: «Госпиталь, госпиталь», и многие его тут же «получают» [цензура. – Н.П.].

Словно здесь целую неделю колыхалась земля, словно здесь было небывалое землетрясение [цензура. – Н.П.].

И после этого они просят госпиталь! Только с омерзением и отвращением можно смотреть на их одеяние и вообще внешний вид. Такие «пейзажи» и «натуры» едва ли я еще увижу, да и вообще может прожить и умереть несколько поколений и никогда не наблюдать такие виды. И это будет большое счастье для них.

Я лично горжусь тем, что и моя капля вложена в это великое дело для того, чтобы будущие поколения не были свидетелями страданий и жестокости. Что касается Сергея Ершова, то могу тебе сказать свое мнение: ему и мне дано право жить. Но… Только один раз!

Перед смертью человек вспоминает весь свой извилистый путь до деталей, до мельчайших подробностей. Он вспоминает все: «Я был там-то, я видел то-то, я сделал то-то и т. д.». И, вспомнив все, он думает: «А жаль, что за всю жизнь я не испытал или не видел того или другого. Я, например, всю жизнь буду жалеть о том, что не побывал на ВСХВ, в Большом театре, в стереоскопическом кино, буду жалеть, что не в мою эпоху придумали полет на Луну и т. д. Но зато я всю жизнь буду гордиться тем, что у меня на груди висит медаль “За оборону Сталинграда!” Я с упоением буду вспоминать то, что пережил за четыре месяца жесточайших битв».

А так же то, что видел 3 февраля 1943 г. А он? Он сможет только пожалеть о том, что за всю свою долгую жизнь не видел очень многого.

Ну, я кончаю свою философию. Михаил.

Весьма возможно, что мы поедем отдыхать. Но куда? Быть может под Москву, быть может, под Челябинск или еще куда-нибудь. Возможно, нас судьба сведет прежде, чем закончится война. Целую Зайку.

10.03.1943 г. Айечка, дорогая!

Ну почему так тоскливо и пусто на душе? От того ли, что еще свежи и не стерлись впечатления поездки в Москву или потому, что сейчас нахожусь не там, где надо, т. е. не на той должности. Хочется ехать. И должны мы ехать, но почему-то стоим в лесу, в землянках, а ведь мы теперь имеем право пожить, хотя две недели в населенном пункте. Мы завоевали это право в боях [цензура. – Н.П.]. Поищи в газетах «Красной Звезде» и в «Правде».

Много интересного ты найдешь о Героической армии, которая приняла на себя всю тяжесть главного удара немцев [цензура. – Н.П.]. И я могу сказать, что я воин-ветеран Отечественной войны, сражавшийся под знаменами с самого первого дня ее существования!

А на душе все же пусто и тоскливо: хочется опять в бой.

Айя, дорогая, поцелуй за меня Зайку.

Целую. Михаил.

29.04.1943 г., г. Купянск

Прибыл вчера.

Расписки сдал и пошел к себе. Дальше не поеду. Буду работать на старом месте на той же должности пока.

Прекрасно, чудесно, замечательно, отлично обстоят мои личные дела на сегодняшний день. Сейчас сижу в финотделе, жду зав. финотделом, оформляю высылку денег.

Здесь чувствую себя превосходно. Какая природа! Какая красота вокруг! Даже не вериться как-то, что я после долгих скитаний, наконец, могу сказать, что я отдыхаю в полном смысле этого слова.

Анапа, Сочи. Нет! Я себя чувствую сейчас лучше.

Получил сегодня 200 г масла на 2 дня, банку консервов и пр. Обо мне не беспокойтесь. За 20 лет я никогда так не блаженствовал, как сейчас. Забота кругом и начальства и подчиненных. Все было бы лучше, если бы не отец и мать, как они?

Пришлите Зайкину карточку немедленно.

Целую Вас.

01.05.1943 г.

Зоенька, дочурка дорогая

Для тебя пишу я эти строчки.

И пишу, хотя тебя не знаю,

Хочется нигде не ставить точки.

Мама сохранит стихи на годы.

Ну, а ты когда уж подрастешь,

И когда окончатся войны невзгоды,

Ты читать научишься – прочтешь.

Тридцать мне дают, не глядя,

Ну, а мне всего лишь двадцать первый,

Потому, что был я в Сталинграде —

Там изрядно потрепались нервы.

Я пишу, а рядом бьют зенитки,

Низко опустился самолет…

Спросишь маму ты когда-нибудь про пытки,

О которых не забудет наш народ.

О войне, после ее конца,

Думаю, что не забудут долго.

Ты, конечно, своего отца

Вспомнить посчитаешь своим долгом.

Сможешь рассказать своим подругам

По двору и по учебе в школе,

Что отец снарядами, как плугом,

Вспахивал окопы, словно поле.

Что отец твой истребитель танков,

Что гвардейский он артиллерист,

Что ему не раз бывало жарко

Там, где слышен пуль и бомбы свист.

Что ему не раз бывало жутко,

Но он трусом не был никогда!

И порой казалось, что за сутки

Пробегали целые года.

И когда над ним рвались снаряды,

Танк немецкий бил прямой наводкой,

Вспоминал он о своей отраде,

Вынув карточку из-за борта пилотки.

Ты меня ни разу не видала,

Выросла в отсутствии моем.

Слово «мама» первое сказала,

«Папа» – в лексиконе нет твоем.

Но тебя люблю, моя родная!

Для тебя готов я все отдать.

Я люблю тебя, хотя не знаю

И люблю, как любит тебя мать.

Михаил.

Б/д, 1943 г. Недавно писал Вам письмо о том, что очень жду Ваших писем. Теперь нетерпение утроилось. И опасение за Вас. Сегодня мне сказал радист, что поймал последние известия и слышал сообщение о налете на Москву! Черт возьми!

Я очень беспокоюсь за Зойку. Ведь ей это впервые. Как она реагирует? Право не знаю, что Вам посоветовать? Ведь у нас здесь совсем иначе