Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

живу здесь одна под опекой соседки. Сижу во дворе, в густой тени лип и кленов, в окружении детских колясок, и веду нехитрую беседу с бабушками, мамами и с обитателями колясок. Я очень люблю этот крохотный народец и могу часами смотреть на них и слушать их лепет, у каждого свой, особый.

Приближается август – наш месяц. Пятьдесят лет тому назад мы начали в августе нашу совместную жизнь. Умер он, как Вы знаете, тоже в августе».

Другое письмо – от 2 января 1974 года: «Никак не думала, что доживу до года, когда и Борису Борисовичу, и мне исполнится восемьдесят лет, однако дожила».

А вот и последнее письмо от 8 января 1977 года: «Спасибо за поздравление. Раз вспоминаете меня, значит, сохраняется у Вас живая память о Борисе Борисовиче».

Вот с какой замечательной русской женщиной, глубоко интеллигентной, умной, доброй, порядочной и тактичной, до конца своих дней сохранившей светлое восприятие жизни, несмотря на тяжелые испытания, выпавшие на их общую с Борисом Борисовичем долю, связал свою жизнь наш старший друг и учитель. Они были под стать друг другу и оба не ошиблись в своем выборе. Вне всякого сомнения, именно этот союз помог им выстоять, сохранив сполна всю свою духовную притягательность. Как недостает нам сейчас таких светлых личностей, как Ксения Францевна и Борис Борисович Черепахины! Поэтому очерк, предлагаемый вниманию читателей, не без оснований можно было бы назвать «Уроки Черепахиных».

На ленинградский период приходится публикация большого числа работ о волеобразовании и волеизъявлении юридического лица, исковой давности, представительстве, перевозке, буксировке и др. Но центральное место среди них, несомненно, занимает монография «Правопреемство по советскому гражданскому праву», оказавшая заметное влияние не только на развитие цивилистической мысли, но и на труды по общей теории права и международному праву. В частности, работы наших международников Авакова и Захаровой, много внимания уделявших вопросам правопреемства, написаны под несомненным влиянием фундаментального исследования Б. Б. Черепахина.

Каковы бы ни были притягательные личные качества любого ученого, он все же не оставляет заметного следа в развитии науки и формировании личностей своих учеников, если эти качества не преломляются в его трудах. С Черепахиным этого, к счастью, не произошло. Будучи крупной личностью, он и в науке придерживался принципиальных, глубоко нравственных позиций, не поступался велениями своей совести, был верен привитому с юношеских лет чувству справедливости и права. В то же время это был государственник, хорошо понимавший, к каким пагубным для Отечества последствиям могут привести политические игры конкурирующих между собой элит.

В январе 1957 года мне довелось участвовать с Черепахиным в коференции, на которой обсуждались пути кодификации нашего законодательства. Уже было известно, что в верхах принято решение сузить компетенцию Союза ССР в области законодательства, сохранив в ведении Союза лишь принятие основ по соответствующим отраслям законодательства и передав принятие кодексов в ведение союзных республик. К сожалению, большинство участников конференции, зная мнение верхов (в первую очередь Н. С. Хрущева), эту идею поддержало. Лишь немногие отважились выступить против нее. В их числе был и Б. Б. Черепахин, который убедительно доказывал, что достаточных оснований для реализации этой идеи нет, а попытка претворить ее в жизнь оживит центробежные тенденции и вызовет в правоприменении дополнительные трудности, что впоследствии и произошло[99]. Помню, во время перерыва ко мне в курительной комнате подошел известный московский цивилист, ныне покойный, хорошо ко мне относившийся. Улучив момент, когда мы остались одни, он, озираясь по сторонам, сказал, имея в виду мое выступление в защиту общесоюзной кодификации гражданского законодательства: «Что вы делаете? Ведь решение об изменении статьи 14 Конституции СССР (речь шла о Конституции 1936 года) и принятии кодексов республиками одобрено Президиумом ЦК (тогдашним Политбюро)». Знал об этом решении и Черепахин. А если учесть, что ему пришлось пережить с октября 1917-го (сорок лет без малого, говоря словами Пастернака), то с его стороны это был акт несомненного гражданского мужества. Как знать, если бы у участников конференции хватило воли и решимости выступить против сужения компетенции Союза ССР в области законодательства, то, возможно, и удалось бы предотвратить нарастание центробежных тенденций, которые в конечном счете завершились распадом Союза и крайне отрицательно сказываются ныне на экономической жизни всех республик, некогда входивших в Союз.

Хочется перекинуть мост и к сегодняшним дням. Если бы юристы независимо от их политических симпатий и антипатий употребили все свое влияние, чтобы убедить представительные и исполнительные ветви власти в недопустимости использования силовых методов для разрешения возникшего кризиса, то вполне возможно, что трагедию в Москве, случившуюся в сентябре-октябре 1993 года, удалось бы предотвратить.

На той же конференции Борис Борисович позволил себе другую «крамольную» мысль. Дело в том, что на протяжении всей своей научной деятельности Черепахин был решительным противником так называемой презумпции права государственной собственности, то есть предположения о том, что всякое спорное имущество на территории РСФСР предполагается государственным до тех пор, пока не доказано противоположное. В самом законодательстве это положение сформулировано не было, но его, начиная с постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 29 июня 1925 года и даже раньше, придерживались судебные органы. Это положение было выдвинуто в противовес презумпции законности фактического владения, закрепленной в правовых системах других стран. Черепахин последовательно выступал против презумпции государственной собственности, указывая на то, что достижение истины в процессе должно сопровождаться сокращением числа презумпций, которые он рассматривал как недостающее звено в цепи доказательств, особенно если они не основаны на массовом наблюдении. К числу таковых он относил и презумпцию права государственной собственности. Вместе с тем он ратовал за то, чтобы закрепить в законодательстве опровержимую юридическую презумпцию (praesumptio juris) законности фактического владения, поскольку вещи, как правило, находятся во владении тех, кто имеет то или иное юридическое основание владеть ими. Согласитесь, что по тем временам это была достаточно смелая мысль, и Борис Борисович не преминул высказать ее на упомянутом совещании, на котором было довольно много ответственных лиц. К слову сказать, в этой части рекомендации Черепахина услышаны. Презумпция права государственной собственности ни в кодификационных законодательных актах 60-х годов, ни тем более в последующих актах не закреплена.

Лишь спустя несколько десятилетий можно по достоинству оценить позицию Черепахина в вопросе о последствиях истечения исковой давности. Борис Борисович во многих работах последовательно придерживался той точки зрения, что истечение исковой давности не влечет для пропустившего ее лица утрату самого субъективного права. С истечением давности погашается только право на иск, а само право сохраняется, хотя его юридическая защита ослаблена. Сохранение права Черепахин усматривал