Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

прихода Гитлера к власти он сотрудничает с солидным немецким журналом «Обзор цивилистической практики», что материально ощутимо поддерживает семью – Ксению Францевну и родившуюся дочь Татьяну – в голодные годы. Получая скромный гонорар в твердой валюте, Борис Борисович имеет возможность пользоваться Торгсином. Затем наступает довольно длительный перерыв в научной деятельности. Доступ в зарубежные издания закрыт, ученые, группировавшиеся вокруг журнала «Право и жизнь», объявляются сменовеховцами, носителями чуждой идеологии и, по существу, изгоняются леваками из науки. В числе таких ученых оказывается и Черепахин. Он надолго замолкает и возвращается к активной научной деятельности лишь в конце 30-х – начале 40-х годов. Первой ласточкой, насколько известно, была статья о приобретательной давности, опубликованная в журнале «Советское государство и право» в 1940 году, затем следует интенсивная работа над успешно защищенной докторской диссертацией «Добросовестное приобретение права собственности от неуправомоченного отчуждателя». Незадолго до войны Борис Борисович переезжает в Свердловск, где одновременно является заведующим кафедрой и заместителем директора по научной работе Свердловского юридического института. На свердловский период приходится расцвет научно-педагогической и организаторской деятельности Черепахина. Он по праву считается родоначальником свердловской цивилистической школы, представленной такими именами, как О. А. Красавчиков, С. С. Алексеев, В. С. Якушев, В. К. Мамутов, В. П. Шахматов, В. Ф. Яковлев и др. Во время войны в Свердловске находят работу и кров многие ученые, эвакуированные из Москвы, Ленинграда, других городов и регионов страны. Все они тепло вспоминали Бориса Борисовича и сохраняли с ним дружеские связи.

Борис Борисович связал свою жизнь с Ленинградом после того, как он занял пост заведующего кафедрой гражданского права в Ленинградском юридическом институте, носившем имя М. И. Калинина. Произошло это в связи с кончиной в 1952 году прежнего заведующего кафедрой Самуила Исааковича Аскназия. Самуил Исаакович был выдающимся ученым, и найти ему достойную замену было нелегко. Выбор пал на Черепахина и оказался вполне удачным. Нельзя сказать, что в науке они придерживались одного и того же направления – Аскназий находился под несомненным влиянием господствовавших в то время политико-экономических воззрений и не без успеха стремился перевести их на цивилистический язык. Черепахин, скорее, был догматиком, хотя и не чурался широких теоретических обобщений, о чем свидетельствуют его фундаментальные работы о частном и публичном праве и о правопреемстве. Как развивалось бы его научное творчество, если бы ему довелось трудиться в более безопасное время, – судить не берусь. Вполне возможно, что и он отдал бы щедрую дань проблемам методологии гражданского права, если бы был уверен в том, что это не навлечет на него бед. В сложившейся обстановке, да еще помня о своем прошлом, Борис Борисович после работы о частном и публичном праве сосредоточился главным образом на исследовании цивилистических вопросов, не без оснований полагая, что до них у «органов», скорее всего, руки не дойдут.

В то же время в нравственном облике С. И. Аскназия и Б. Б. Черепахина общего гораздо больше, чем различий. Помимо того что они были людьми в высшей степени порядочными, их отличали необычайная деликатность, врожденный такт, что не мешало ни тому ни другому с принципиальных позиций отстаивать положения, в обоснованности которых они были убеждены.

Именно поэтому Борис Борисович органически влился в коллектив кафедры, который пестовал С. И. Аскназий, и возглавил его. То же произошло и при присоединении Ленинградского юридического института к Ленинградскому университету, в котором Борис Борисович стал деканом юридического факультета и заведующим объединенной кафедрой гражданского права. Могу засвидетельствовать, что мой учитель А. В. Венедиктов, который до этого заведовал в университете кафедрой гражданского права, всячески этому споспешествовал.

Пост декана Черепахин занимает в течение трех лет, а пост заведующего кафедрой – свыше десяти. Как видите, «колчаковское прошлое» не мешало Черепахину занимать довольно крупные административные посты. К тому же Б. Б. Черепахин, в отличие от многих нынешних демократов, членом партии никогда не был и заявления о приеме в партию, а следовательно, и о выходе из нее не подавал. Поистине, пути Господни неисповедимы. И дело не только в том, что так было угодно Всевышнему, но и в том, что благодаря кристальной чистоте и порядочности Бориса Борисовича ни у кого рука не поднималась на него настучать. В душевном облике Бориса Борисовича, во всем складе его личности было нечто такое, что даже людей, не очень-то разборчивых в средствах, удерживало от совершения против него неблаговидных поступков.

Достаточно близкое соприкосновение с Б. Б. Черепахиным произошло в 1953 году, когда он любезно согласился выступить первым официальным оппонентом по моей кандидатской диссертации, посвященной праву собственности.

В том, что Борис Борисович согласился выступить по моей диссертации официальным оппонентом и дал ей в целом положительную оценку, сказалось присущее ему благородство, поскольку по многим вопросам я занимал позиции, противоположные его, и ему ничего не стоило, выражаясь современным сленгом, размазать меня по стенке.

Памятна мне и позиция, занятая Борисом Борисовичем, когда на кафедре решался вопрос, дать ли зеленый свет подготовленной в соавторстве О. С. Иоффе и мною монографии «Новый Гражданский кодекс РСФСР» или «зарубить» ее. Некоторые члены кафедры, не очень тяготевшие к самостоятельному научному творчеству и привыкшие к активному редактированию их работ (как правило, выражавшихся в статьях и популярных брошюрах), крайне не хотели того, чтобы соавторами этой книги были только О. С. Иоффе и ваш покорный слуга.

Борис Борисович без обиняков нас поддержал. Во многом благодаря поддержке его и тогдашнего проректора университета профессора Н. А. Беляева книга была опубликована и, насколько можно судить, встретила положительный отклик читателей. Правда, Борису Борисовичу это стоило первого инфаркта, о чем он сам мне говорил, оказавшись на больничной койке в клинике Военно-медицинской академии.

Как уже указывалось, Борис Борисович Черепахин не был членом партии. В истории кафедры были периоды, когда из числа преподавательского состава единственными беспартийными были Б. Б. Черепахин и автор настоящих заметок. Заседания партгруппы созывали иногда после заседаний кафедры, причем Борису Борисовичу и мне предлагалось (не всегда тактично) покинуть помещение, где это «судьбоносное» заседание происходило.

Во время чехословацких событий (в то время кафедрой заведовал О. С. Иоффе) было объявлено, что по указанию парткома каждый член кафедры должен выразить свое отношение к этим событиям. В ответ, памятуя о своей беспартийности, я бросил реплику: «Надеюсь, ко мне это не относится». Иоффе не без сарказма ответил: «На этот раз вы не отвертитесь». Видимо, на Бориса Борисовича это произвело сильное впечатление. После заседания кафедры он подошел ко мне и сказал: «Мы должны держаться вместе». В то время я не очень представлял себе