Сто страниц чистой мысли - Сергей Эдуардович Цветков

и единству мира. Он хочет завершённости и совершенства. Но он не может отречься от критического разума, то есть от самого себя, от своей сущности. И потому история беспощадно влечёт его вперёд, в неустанной гонке технического прогресса и потребления, в вихре новых революций… По линии времени можно только катиться – вверх или вниз.

Республика свободных умов

Это единственное государство, в котором я хочу жить и которому присягнул с чистой душой.

Республика свободных умов существует примерно с VI века до н. э.

Один свободный ум сказал об этом так: «Свободным умом называют того, кто мыслит иначе, чем от него ждут на основании его происхождения, среды, его сословия и должности или на основании господствующих мнений эпохи. Он есть исключение, связанные умы суть правило; последние упрекают его в том, что его свободные принципы либо возникли из желания выделяться, либо же заставляют в нем предполагать свободные поступки, т. е. поступки, несоединимые со связанной моралью. Иногда ему говорят также, что те или иные свободные принципы должны быть объяснены из его умственной бестолковости или ненормальности; но так говорит лишь злоба, которая сама не верит тому, что говорит, а хочет только причинять вред: ибо свидетельство в пользу большей остроты и верности его интеллекта обыкновенно написано на лице у свободного ума, и настолько отчетливо, что и связанные умы понимают его достаточно хорошо. Но два других выведения свободомыслия принимаются честно; и действительно, многие свободные умы возникают одним из этих двух способов. Тем не менее суждения, до которых они доходят такими путями, могут все же быть более правильными и достоверными, чем суждения связанных умов. В познании истины все сводится к тому, что она достигнута, а не к тому, по какому мотиву человек искал ее и каким путем ее нашел. Если свободные умы правы, то связанные умы не правы, хотя бы первые пришли к истине из безнравственности, а последние из нравственности доселе оставались в заблуждении. – Впрочем, к существу свободного ума не принадлежит то, что он имеет более верные мнения, а лишь то, что он освободился от всякой традиции, все равно, успешно или неудачно. Но обыкновенно он все же будет иметь на своей стороне истину или по крайней мере дух искания истины: он требует оснований, другие же – только веры».

(Фридрих Вильгельм Ницше. «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов». Отдел пятый: Признаки высшей и низшей культуры, § 224—§ 228)

В этой республике натурализованы идеалисты и материалисты, атеисты и приверженцы Высшего разума, живые и мёртвые.

Республика свободных умов – от мира сего, хотя и не имеет границ, армий, судов, тюрем…

Это не утопия, а ежедневная реальность. Которую нужно каждодневно создавать.

Вкус к истории

«Вкус к истории – самый аристократический из всех вкусов».

Э. Ренан

Только в истории возможно нынче спасение от пошлости повседневности. В т.ч. от пошлости современного искусства и современной мысли.

Аристократично понимание, что существуют корни и родимые пятна прошлого. Наконец, само стремление уйти от суеты настоящего, искать достойные образцы в жизни предков.

Речь не о том, что вкус к истории меняет цвет крови на голубой. Исторические деятели и мыслители тем и хороши, что принимают в свою компанию всех, кто ими заинтересуется.

Власть фикции и власть факта

Поль Валери (1871—1945) принадлежал к тому поколению европейских мыслителей, которые ясно осознали, что цивилизации и культуры смертны. В предисловии к «Персидским письмам» он высказал несколько интересных мыслей об устоях цивилизованных обществ. Привожу их вкратце.

«Всякое общество восходит от дикости к порядку. Поскольку варварство есть эра факта, эра порядка должна представлять собой царство фикций, ибо нет такой силы, которая могла бы утвердить порядок исключительно на принуждении одних индивидов другими. Необходимы для этого силы фиктивные.

Порядок требует, следственно, действенного присутствия вещей отсутствующих и проистекает из уравновешения инстинктов идеалами.

Образуется некая условная система, устанавливающая между людьми воображаемые связи и преграды, эффекты которых вполне реальны. Для общества они существенно необходимы.

Священное, праведное, законное, достойное, похвальное и их антиподы постепенно вырисовываются в умах и кристаллизуются. Храм, Трон, Суд, Трибуна, Театр, эти монументы сообщности и своего рода геодезические сигнализаторы порядка, появляются одно за другим. Само Время окрашивается: жертвоприношения, собрания, зрелища фиксируют общественные часы и даты.

Обряды, нормы, обычаи выполняют дрессировку человеческих животных, обуздывают или умеряют их стихийные порывы. Вспышки их свирепых и безудержных инстинктов становятся мало-помалу редкостными и пустячными. Но целостность держится исключительно силою образов и слов. Порядок требует, чтобы тот, кто готов заслужить виселицу, мысленно к ней готовился. Если он не слишком доверяет этой угрозе, все в скором времени рушится.

Царство порядка, каковое есть царство символов и знаков, неизбежно приходит к почти всеобщему разоружению, которое начинается с отказа от зримого оружия и мало-помалу завоевывает сердца. Мечи укорачиваются и исчезают, характеры выравниваются. Нечувствительно уходит в прошлое эра, в которой господствовал факт.

Мир общества представляется нам теперь столь же естественным, как само естество, хотя держится он исключительно неким чудом. Не является ли и впрямь своего рода суммой заклятий эта система, которая зиждется на письменных знаках, на власти слов, на сдерживаемых обещаниях, на действенных образах, на соблюдаемых обыкновениях и условностях – что значит на чистых фикциях?.. Я снимаю шляпу, я приношу клятву, я совершаю тысячи странностей, коих происхождение столь же темно, как и происхождение материи. Будь то рождение, смерть или акт любви – ко всему примешивается масса вещей отвлеченных и непостижимых. Жизнь всякого организованного народа соткана из бесчисленных нитей, большинство которых уходит в историю и сливается воедино лишь где-то во тьме времен, силою обстоятельств, которые никогда уже не повторятся.

Когда порядок наконец упрочен – иными словами, реальность достаточно загримирована и зверь в нас достаточно укрощен, – возможной становится свобода духа.

В атмосфере порядка мысль человеческая набирается смелости. Под сенью действующих гарантий и благодаря помрачению смысла происходящего воспрянувшие и всколыхнувшиеся умы не видят в традициях общества ничего, кроме помех и нелепицы. Забвение условий и предпосылок порядка – свершившийся факт; и это выветривание происходит быстрее всего как раз у тех, кому этот порядок больше всего служил и покровительствовал.

Разум опьяняется своим относительным привольем, тешится блеском своей премудрости и своими чистыми комбинациями. Он дерзает теоретизировать без учета той бесконечно сложной системы, которая наделила его столь огромной независимостью от сущего и столь полным равнодушием к первичным потребностям. За видимой