Термитник – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

лес по пояс в снегу. Ноги увязают и не слушаются. А сквозь густой ельник уже мигают огни окраинных домов. И это знак, что в посёлке все уже сели за стол и ждут боя курантов. А он вот заблудился и теперь замерзает насмерть. А мог бы дойти и оказаться в гостях у Зои. Но даже во сне понимал, что его место и за столом, и в постели давно занято. И вроде бы сидит на его месте сам министр обороны страны Шойгу. Обороняет, значит, беззащитную, миловидную Зою. И нету ему туда ходу. И заслужил он от судьбы только долю окоченеть в зимнем сугробе. Лицо его увлажнилось, он замотал головой, проснулся и понял, что спит голый на полу, дверь в сад арендованного на время английского дома открыта, и соседская юркая собачка породы Джек Рассел лижет ему лицо. И давно никакой Зои у него вроде бы и в помине не было. Разве только в юности, когда он жил в Молдавии, где нет таких сугробов и нет таких густых еловых лесов. А есть европейский румынский паспорт и тяжёлый труд на лондонской стройке капитализма. Он ведь с юности ничего не пил, кроме красного полусладкого. И вот вчера – ни к селу ни к городу – выпил водки за компанию с бригадой поляков, потом пили пиво, потом отключился. А потом этот сон. Про Зою. Да, про желанную и давно забытую Зою. Нужно будет поискать её в интернете на молдавских сайтах. Может, уже и вышла замуж за военного, как всегда хотела, кто знает. Недаром же Шойгу приснился.

Тридцать два

Парикмахер Лена Половинко снова выходила замуж. В пятый раз. И каждый раз – как в последний. И к каждой свадьбе она меняла цвет волос, макияж и стиль одежды. Сейчас это была стрижка под мальчика, даже с модно подбритыми висками. Убрала наклеенные ресницы, выбросила на помойку гелиевые ведьмацкие ногти. Вся как-то обузилась и стала меньше ростом. "Каков поп, таков и приход," – любила повторять она уже много лет, приглашая на свадьбу одних и тех же людей. Их уже не удивляли преображения и перевоплощения не стареющей "вечной невесты". В прошлый раз она была полноватой блондинкой с выпирающими из юбок и блузок женскими прелестями. Куда что делось вместе с прежним её мужем из Дагестана…

Все мужья её крепко любили, исчезали из жизни тихо и без скандала. И всякий раз после развода Лена возвращала себе девичью фамилию и прирастала то новой машиной, то дачкой, то клочочком земли в элитном пригороде. "Хорошие у меня" половинки", – шутила мужской парикмахер из салона красоты, заказывая свадебный зал в ресторане «Ленсовет» у его владельца, своего третьего мужа. Он даже обещал взять на себя часть расходов – так был ей благодарен за некогда обретенный приют для бесприютного беженца из Карабаха, с регистрацией в её огромной квартире на Невском. Что тут скажешь… Все её мужья "понаехавшие" в северную столицу, обрели тут не только модную стрижку и горячие объятия, не только страсть, но и старт, первотолчок для продвижения в новую жизнь на законных основаниях.

И все они искренне горевали, когда свадебный кортеж с добросердечной Леной и её новым мужем Ахмеджаном, родом из Афганистана, попал в смертельную аварию на полпути к дворцу бракосочетаний.

Тридцать три

"Не вижу катарсиса, – устало сказал режиссёр. – Сплошные экзерсисы." И он погасил настольную лампу над рабочим столиком. "Как вас там? Влад Константиновский. Что это за фамилия для актёра? Длиннее зимней ночи! Никто не запомнит!" "Почему же, у меня был псевдоним, когда я играл в ТЮЗе. Влад Стенин. Но когда я уходил от них, директор труппы предъявил на него авторские права. И сказал, что это имя должно остаться в театре навсегда. И получать его будут молодые актёры вместе с контрактом. Ушёл – потерял." Но режиссёр уже не слушал, торопился уйти в буфет, где его ждал коньяк в кофейной чашке – для маскировки от молодой жены Магды, ведущей актрисы и красавицы. И чего ради она привела в театр этого дылду? Школьный друг, говорит. Ишь, псевдоним потерял!

"Потерял-потерял…-тем временем подумал Влад, – вместе с зубами…" Именно тогда на нервной почве у него начался пародонтоз. И сейчас, пробуясь на роли «второй руки» в разные театры, он больше всего боялся, что вставная челюсть выскользнет изо рта. Он так и не привык к ней. А на импланты денег не просто не было – никогда не будет. Одно утешение, что ставить их ему и вовсе нельзя – с пародонтозом шутки плохи. Ничто не приживается, ни своё, ни чужое. А вот Магда молодец – не бросила друга детства в беде. Хоть сама давно уже прима. Пусть всего только здесь, в Литве. Да хоть бы и в Риге! И в Таллине, все знают, тоже есть сильный русский театр. А вот кто там за него слово замолвит? Ведь и слушать, небось, не станут. И он вышел под моросящий зимний дождь. И пошел пешком на вокзал. По дороге его нагнали трое молодых парней. Заговорили с ним по-литовски. И когда поняли, что он их не понимает, избили до полусмерти. Да ему и так уже жить не хотелось…

Тридцать четыре

Ну да. Быть муравьём или муравьедом – не одно и то же. Что же ты претензии к ним предъявляешь? Ведь они не виноваты, что один родился в Камбодже, а второй – на Филиппинах. Да, живут вместе при доме престарелых в пригороде Лондона и работают тут же. Так получилось. Но, говорю же, один из них сущий муравей: суетится, трудится. А второй только и смотрит, что бы такого пожрать. Даже сожрать, вернее.

«Доктор, доктор, идите скорее сюда. Вот этот медбрат косоглазый сожрал мой сандвич с беконом и сыром! Думал, я сплю и никогда уже не проснусь. А этот коротышка желторожий, который памперсы мне меняет, отдал мне свой кусочек пиццы с мозареллой».

Тридцать пять

Она вошла и села за соседний столик. И словно окно распахнулось настежь, и дохнул свежий ветер. Потому что она радостно смеялась! А у него дрожь по спине. Ничто его так не привлекало, как звонкий женский смех. Жена неприязненно поёжилась. Она знала эту его слабость. Замечала его чувственное волнение. И всякий раз понимала, что однажды он вполне может уйти за такой вот хохотушкой. И не оглянется. Мать у