Дар Асафа и Майи - Борис Асафович Мессерер

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Когда поет и плачет океан…

Вся манера его держаться на сцене завораживала зрителей. А держался он весьма причудливо, на взгляд неподготовленной публики, впервые попавшей на его выступление. Он пел со своими характерными интонациями, взмахами рук с длинными пальцами, замирающими в воздухе. Певец всем своим существом растворялся в музыке. А в совокупности со страннейшей судьбой артиста, его загадочным возвращением на родину, это создавало совершенно магическое впечатление. Я был под огромным впечатлением от концерта и стал просить отца продлить необыкновенное чувство, познакомить меня с Вертинским.

В антракте отец и я прошли за кулисы к Вертинскому. «Асаф, а ты помнишь Берлин, в тридцать третьем, приход фашистов к власти и наше кафе?!» – воскликнул Александр Николаевич. Отец предложил артисту поужинать в ресторане.

Вертинский в ресторане был с женой Лилей (Лидией Владимировной). Держался весьма обособленно от всего остального мира. Чувствовалось, что никакого «свойского» тона по отношению к себе Вертинский не терпел. Когда к нам подошел официант и спросил о нашем заказе, Александр Николаевич, ни с кем не советуясь, произнес: «Рокфор!» Он не выговаривал букву «р», грассировал, поэтому у него получилось что-то непонятно «французское». Официант занервничал, стараясь понять, о чем его просят. Но даже если бы он понял, в то время ничего подобного в меню ресторана не было и в помине. Мизансцена повторилась три раза, и каждый раз официант переспрашивал: «Чего изволите?», наконец Вертинский безнадежно махнул рукой и присоединился к общему заказу.

Во время ужина Александр Николаевич сетовал, рассказывал о своих мытарствах, о том, как ему запрещают петь весь его обширный песенный репертуар. Он примерно так описывал свои злоключения от общения с чиновниками Министерства культуры: «Эти кгысы с оггомными бюстами запгещают мне петь 250 моих песен и ни в коем случае ничего написанного Цветаевой!» Поэт Марина Цветаева была под строжайшим запретом в СССР долгие годы. Минкульт разрешил артисту исполнять лишь 25 песен! Потом Вертинский вспомнил о Берлине, про ужасы 1933 года и про то, как не получает удовлетворения от встречи его на родине.

Мы слушали Александра Николаевича с умилением, потому что одним своим видом он услаждал наше зрение и утешал наши страсти.

Отец и сын

Перед войной, еще в то время, когда мои родители расставались, в нашей семье жил мой двоюродный брат Алик и как старший помогал мне, подготавливал к переменам в общей для нас жизни. Это было важно для меня, так как что-то из происходящего я понимал, а чего-то нет. Не останавливаясь подробно на событиях тех лет, скажу только, что после войны отец стал жить в другой квартире со своей новой супругой – балериной Ириной Викторовной Тихомирновой. Поселились они совсем недалеко от нашего Глинищевского переулка, на улице Горького, в доме 15, рядом с Моссоветом (теперь мэрией). В нашей квартире отец продолжал бывать, заходя по дороге из Большого театра. Он не терял связь со мной, продолжал самым благородным образом поддерживать ее, включая меня в орбиту своей жизни.

Иногда в этой новой жизни случались праздники, общественные и частные. Во всех таких случаях отец неизменно приглашал меня в гости, и я привык еще с юности бывать у него в доме на равных правах с другими приглашенными. Постоянным его гостем была Галина Сергеевна Уланова. Галина Сергеевна жила в этом же доме с мужем Юрием Завадским. Галина Сергеевна продолжала днем заниматься у Асафа Михайловича в тренировочном классе для артистов балета. Держалась она всегда сдержанно и отстраненно, но доброжелательно. Отсюда и мое близкое с ней знакомство.

Боря Мессерер, Алик Плисецкий. Игра в солдатики. Поленово. 1930-е

Значительно позже, когда я начал работать как художник театра, мне довелось делать спектакли в Театре им. Моссовета, где художественным руководителем и главным режиссером был Юрий Александрович Завадский. Он попросил перенести нашу рабочую встречу к нему домой. Его квартира находилась в том же доме как раз над квартирой отца. Так я невольно попал в мир забытого времени. Квартира не ремонтировалась с момента ухода Галины Сергеевны Улановой. Патина времени – пыль легла на все предметы комнат, в том числе на абажур настольной лампы, под которой устроился Завадский. Случайные, вырезанные из черной бумаги силуэты балерин, застывшие на одной ноге в позе арабеск, причудливо вырисовывались на фоне запыленного абажура, который являл собой образец молчаливого свидетеля былой жизни.

Отец никогда не был сторонником того, чтобы я пошел по его стопам, хотя такая возможность как будто существовала. Я был спортивным юношей, рос среди таких же молодых людей, зачастую артистов Большого театра. И, судя по фотографиям того периода, совершенно ничем не отличался от них. К тому же и они сами признавали схожесть моих природных данных и спортивных способностей с их. Но я четко усвоил мудрый совет отца – мне не следует пробовать силы в трудном балетном «жанре». Да и внутренний голос подсказывал мне, что не стоит обольщаться балетными успехами родственников и приятелей, а надо идти своим путем!

Борис Мессерер на руках у матери. Поленово. 1930-е

После сомнений и колебаний я принял непростое для себя решение поступать в Архитектурный институт. И тут неожиданно, но, как мне сейчас представляется, вполне закономерно почувствовал интерес к рисованию с натуры, сначала природы, потом людей. Этот интерес с неумолимой силой зрел, преодолевая все мыслимые и немыслимые трудности и внешние сопротивления. Отсюда и желание (а в принципе и необходимость!) иметь свою мастерскую, первоначально в деревне, а позднее в городе. Отец внимательно следил за моими успехами и достижениями в живописи. А когда я объявил о решительной смене профессии и желании стать художником, был всерьез взволнован. Профессиональных трудностей на этом поприще было предостаточно, но их только прибавилось, когда я начал работать в театре, да еще и в Большом.

Письмо сына к отцу

1960 год

«Дорогой Асяка!

Пользуюсь возможностью написать это письмо и передать его с Ириной Викторовной. Мы все очень рады, что Ирина Викторовна едет к тебе, и таким образом вам будет легче провести такой длительный срок за границей. Наверное, и класс тебе будет делать значительно легче, так как будет возможность подменять друг друга. Очень хотелось бы узнать подробности твоей жизни в Брюсселе и, особенно, поездки в Вену. После разговора с тобой по телефону я также ясно представил себе, что показ фильма «Лебед. оз.» труппе театра, несомненно, должен