Иностранная литература, 2023 № 06 - Журнал «Иностранная литература»

скользкий поваленный ствол и показывая друг другу свои находки с такой гордостью, как будто в них было что-то неслыханное, как будто мы — два пирата, встретившиеся в портовом кабаке, чтобы похвастать друг перед другом своей добычей, которой суждено войти в легенды.

Мы с Профессором заходили все дальше и дальше, пока в конце концов я не начал замечать, что не бывал раньше в этой части леса и что все больше и больше до того незнакомых мест приучают к себе мое неподатливое сердце и заставляют стремиться к ним снова. Меня, конечно, радовало это, пока однажды во время прогулки я не заметил, что мою неприкосновенную тишину нарушает какой-то неприятный тревожный звук. Из-за скрывающих меня от солнца тонких ветвей орешника я вышел на луг, принялся пробираться через болото, похожий на толстоногую неуклюжую цаплю, и вдруг напоролся на высохший стебель какого-то высокого растения и чуть не проткнул себе глаз. Мне было очень больно, из глаза лились слезы, левая нога в зеленом резиновом сапоге увязла в грязи, и вот тогда я огляделся и понял, что подошел почти вплотную к какому-то шоссе.

Я тут же позабыл и о больном глазе, и о ноге. Я был поражен. Тяжело дыша, я доковылял до дороги и принялся с ужасом вглядываться в оба ее конца. Дорога была пустынна, только в южном направлении вдалеке паслось несколько грязных газелей с дынями и арбузами. Но, согласно моему смутному опыту, в любую минуту по этой относительно пристойной и безопасной дороге мог на совершенно безбашенной скорости, с убийственным, чудовищным грохотом промчаться автомобиль — и даже несколько автомобилей. Ничего более кошмарного нельзя было себе и вообразить.

Профессор догнал меня и спросил совершенно спокойно:

— Как вы думаете, коллега, может, на попутной машине мы доберемся быстрее, чем на электричке? Мне кажется, очень удачно, что вы привели нас на шоссе. Это была превосходная идея. У вас все-таки удивительная способность ориентироваться. Я, признаться, в этом отношении совершенно безнадежен. Зато, вы знаете, я нашел несколько белых… Не правда ли, замечательный у нас сегодня улов? А что у вас такое с глазом? Лидия будет просто в восторге, она так любит жареные грибы, и вы как раз сможете, когда мы вернемся, сходить в магазин за сметаной…

Профессор все говорил, говорил и говорил, пока мы шли обратно сквозь замерший у подножия вечера кроткий лес, верхушки которого солнце сделало такими ослепительными в темно-сиреневых небесах, но я не слушал его. Я думал о том, что скажу Анни, когда укроюсь наконец в своем доме от этого непомерно разросшегося, наполнившегося сквозняками мира, прикрою за собой входную дверь на непослушную щеколду и поднимусь в ее крохотную зеленую комнатку на втором этаже, вдохну древесный и травяной запах своего дома и успокоюсь. С кем еще мне было поделиться всеми этими ужасами, если не с Анни, скажите на милость?

Я стоял в дверном проеме и, вынув из-за уха мой неизменный огрызок простого карандаша, с сильным нажимом выводил на косяке неровные линии, а Анни смотрела на меня холодно.

— Что значит: откуда взялась дорога? Это какой-то дурацкий вопрос, ты так не считаешь? Просто ты еще никогда не заходил так далеко, вот и все.

— Но ведь это не так, — возражал я. — Дело не в этом. Не в этом дело!

Анни даже не желала меня слушать — так она была недовольна, и я дорого готов был дать, чтобы понять, почему она на меня злится. Она часто на меня злилась, а я на нее — никогда, подумать только!.. К тому времени я уже так к ней привык.

Лидия заставила меня закапать в глаз какое-то пахучее травяное лекарство и обвязала мне полголовы африканской рыжей косынкой в зеленых и черных треугольниках. От косынки резко и горько пахло ее странными духами, и голова у меня очень быстро разболелась. Я вышел в сад посидеть на скамеечке, отдохнуть от собственной чувствительности, а за пределами крыльца уже была темнота осенней ночи, Млечный Путь над сосновыми верхушками, морозное потрескивание облетевших ветвей. Лампа на крыльце мерцала сквозь последние пунцовые виноградные листья, и отходить от дома, теряться во мраке и холоде мне не хотелось. Иногда дом делал меня совсем беспомощным.

Носки намокли, пропитались ледяным холодом осенней травы, светящейся от инея, и я даже отдернул руку от неожиданности, когда нагнулся, чтобы нарвать мяты в чай. Я сидел на корточках, нащупывал мяту в темноте наизусть среди листьев земляники, а надо мной, и подо мной, и вокруг пело звездное небо, как сонная флейта в руках того, кто еще не решил, что ему сыграть, и вот — мята жжется у меня в кулаке, а я все не решаюсь подняться, пошевелиться, чтоб не спугнуть этот дикий простор, не затуманить дыханием его чуткое совершенство. Я смотрю вверх на баснословную щедрость позднего осеннего звездопада и считаю: раз, два, четыре, двенадцать — рыжих и медленно гаснущих звезд в самых невиданных краях моего небосвода, зеленых и голубых, падающих неторопливо, через все небо, как будто это такая малость, как будто кто-то привычным росчерком выигрывает в небесные крестики-нолики. Большая Медведица увила крышу, как виноград, и так чудесно совпадала с сутулостью дома, как будто они были одним целым, и я просто пристроил его к ней, по ее небесно-неуклюжим очертаниям высчитывая свое собственное, странное, чепуховое золотое сечение.

Я вдруг понял, что Анни ошиблась насчет этой дороги — даже Анни ошиблась. Все дело не в том, что я никогда не заходил так далеко, а в том, что я просто-напросто о ней забыл когда-то. Знаете, как оно бывает — захотел и забыл. Я опустился на скамейку и через плечо посмотрел в окно, на Профессора, который что-то рассказывал Ланцелоту, сидя в кресле в Круглой комнате, и смеялся своим обаятельным смехом. Мне вспомнились летние ночные мотыльки, которые еще так недавно бились в это стекло своими крохотными сильными крылышками, серебристыми в малахитово-зеленых зигзагообразных узорах. Они были такие прелестные, а Профессор их пугался, звал меня из кухни и заставлял ловить, и я бережно выносил их в ладонях в благоухающую теплую тьму, а они щекотно бились в горсти с сухим бумажным шорохом. Тогда еще среди зловещих колючек боярышника пел мой бесстрашный соловей, не то что теперь, и однажды, в самом начале лета, когда казалось, что оно никогда не кончится, Лидия втридорога купила у каких-то проезжих торговцев в грязном фургоне огромную гору самых разных фруктов, и они были