Пария - Энтони Райан

Стальная чаща блестела в полуденном солнце – мы встали перед рыцарями. Я видел, как они обменивались взглядами, представлял себе их нервные лица за забралами. Мы уже сражались с такими и знали, что они вовсе не непобедимые. А ещё нас было больше, по меньшей мере десять на одного. Но в тот день не случилось второй битвы на Поле Предателей, к моему большому сожалению, поскольку мне казалось, что это лучший шанс свести счёты с сэром Алтусом Леваллем.

– Тишина в строю! – раздался чистый и пронзительный голос Эвадины, с ноткой сердитой укоризны, которая приглушила наш уродливый гул. Она окинула нас запрещающим взглядом, задержав его на нескольких лицах, включая и моё. Её ярость была такой, что мне пришлось сдерживать желание покаянно поклониться. Вместо этого я твёрдо встретил её взгляд, увидев, как она прищурилась, прежде чем обернуться к рыцарю-командующему.

Возможно, из-за какого-то каприза ветра мне удалось разобрать её ответ, когда она свернула свиток и поклонилась:

– Благодарю вас, милорд. Прошу вас, передайте королю моё глубочайшее уважение и признательность за то, что доверил роте Ковенанта столь жизненно важную миссию.

Сэр Алтус выпрямился в седле, осматривая наши ряды, пока в итоге его взгляд неизбежно не остановился на мне. Как и в случае с Лорайн, было бы куда разумнее оставаться анонимным, но сначала я обратил на себя внимание, когда закричал, а потом, когда на мне задержался взгляд Эвадины. Вместо мгновенного потрясения от узнавания, какое я увидел в выражении Лорайн, тяжёлое лицо сэра Алтуса озадаченно нахмурилось. Наверное, ему сложно было вспомнить моё лицо, но я-то отлично помнил человека, который спас меня от увечий и виселицы, только чтобы привязать к позорному столбу. Надо было опустить голову и отступить в толпу, но я понял, что не могу. Мстительность снова проявила свою извращённую хватку, заставляя меня стоять на месте, а он тщательно меня рассматривал, до тех пор, пока я не увидел, что он меня вспомнил. Я хотел, чтобы он знал, что я выжил. Я хотел, чтобы он знал, что я не забыл.

Сэр Алтус и дальше повёл себя не так, как Лорайн, и, вспомнив, не стал притворяться, будто игнорирует меня. На его губах появилась улыбка, и он наклонил голову – так приветствуют друга, с которым давно не виделись. Я не ответил на этот жест, что явно развеселило его ещё сильнее.

– Тогда всего вам хорошего, миледи, – со смехом сказал он Эвадине, наконец поклонившись, но не слезая с седла. – Возможно, вам стоит потратить средства, выделенные советом, на меха. Я слышал, там холодает.

Он снова усмехнулся, бросил последний взгляд в мою сторону, развернул лошадь и умчался галопом. Его рыцари, несомненно почувствовавшие облегчение, быстро последовали за ним, явно не слыша свиста и оскорблений, которые кричали им вслед мои более глупые товарищи.

– Хватит тявкать! – прорычал Суэйн. Сержантский голос легко достиг ушей всех присутствующих и мгновенно вызвал тишину. – Свернуть лагерь, и готовьтесь выдвигаться через час! – Я много раз видел его сердитым, но на этот раз краснота лица говорила о невиданных ранее глубинах ярости. – И если хоть кто-то станет ныть, я ещё до темноты увижу его хребет!

Рота снова стала расходиться, но на этот раз намного живее. Я подождал, пока большинство покинуло поле, и осмелился обратиться к сержанту. Он стоял и смотрел, как Эвадина поднимается на серого скакуна. Его лицо уже выглядело не таким красным, но ярость ещё ясно читалась в суровом взгляде, когда он обернулся ко мне.

– Чего тебе, Писарь?

– Наш пункт назначения, сержант-просящий, – ответил я. – Для ротного журнала. Перед началом дневного перехода необходимо записать пункт назначения и расстояние, которое предстоит покрыть. Это оговорено в ротном уставе, не сомневаюсь, что вы помните об этом.

Я готов был к упрёкам, возможно в физической форме, но Суэйн лишь тяжело вздохнул. Похоже, мои усилия на поле боя, включая спасение жизни капитана, принесли мне от него некоторое снисхождение, но ещё не особое внимание.

– Мир стал хуже, когда ты научился читать, – фыркнул он, а потом выпрямился, развернулся и зашагал прочь, бросив через плечо краткий ответ. – На север, Писарь. Мы маршируем на север. Двадцать миль до заката. Отстающих не потерпим.

Когда мы выдвинулись, через час, как он и приказал, рота проходила мимо рощи, где Ведьма в Мешке построила себе укрытие. Там теперь осталась лишь куча палок и, как я ни пытался это отрицать, у меня сердце болело оттого, что она исчезла.

ЧАСТЬ III

– Ты спрашиваешь, сколько человек умерло за мои стремления. А с чего ты взял, что мои стремления были только для меня одного?

Из «Завещания Самозванца Магниса Локлайна»,

записанного сэром Элвином Писарем

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Охуеть как холодно! – узкое красноносое лицо Тории было воплощением страдания. Она прикрыла уши тряпками, замотала своё тощее тело в несколько слоёв ткани, и ни то, ни другое, видимо, никак не спасало от ледяных морских ветров, хлеставших нас.

Меня больше занимал не холод, а содержимое моего живота. Похоже, кормчий обладал безошибочным даром находить самые выворачивающие наизнанку волны в этих серых водах. На мой не моряцкий взгляд наш корабль выглядел как бадья из потемневших от времени досок, скреплённых потрёпанными верёвками и ржавыми гвоздями. Он трещал, стонал и содрогался весь путь по верхним пределам Кроншельдского моря. И, хуже всего, он взмывал и брыкался хуже лошади с протухшими мозгами.

С лодками я был знаком, поскольку в своё время в банде Декина проплыл немало рек, как узких, так и широких, с коварными течениями, способными в считаные секунды утопить человека. Но я быстро понял, что море – это не река. Три дня после выхода из порта Фаринсаль тошнота едва отпускала меня от силы на пару минут. Приходилось заталкивать в себя еду, а её тут же выталкивало обратно. Спать удавалось лишь короткими промежутками между беготнёй посреди вонючего содержимого трюма. В этот когг, который носил совершенно неподходящее название «Милостивая Дева» запихнули сорок человек из нашей роты, а остальные плыли следом на семи кораблях, составлявших то, что, по всей видимости, называлось Северным Флотом Короны.

Цель нашего северного похода не объяснялась до тех пор, пока, спустя шесть дней после ухода с Поля Предателей, просящие не построили