Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

комиссию по расследованию происшествия. Березин мгновенно превратился из свидетеля по делу в обвиняемого, и дело пошло к его аресту. Извинения крестьян перед Березиным и даже поддержка опочецких партийцев ему не помогли, и… он застрелился. После его смерти ходили слухи, что он и провокатор, и немецкий шпион, и чуть ли не стрелял в председателя уездной ЧК, но промахнулся и тут же застрелился.

После того как Алексей Петрович застрелился и председатель опочецкой ЧК выступил на собрании опочецкой организации РКП(б), опочецкие большевики призвали соратников по партии в похоронах Березина не участвовать. Хоронила его местная больница, но где похоронила…

40

…в уезде было четыре коммуны… – Одна из коммун была устроена в имении Высокое, принадлежавшем до 1917 года Петру Александровичу Яновичу. В 1917 году крестьяне его по какой-то причине не разгромили, а в восемнадцатом национализировали, и бывшие батраки устроили там коммуну. Коммунарам досталось все – жилые и хозяйственные постройки, скот и большой арсенал орудий для обработки земли, среди которых были, кроме косилок, конных грабель и дюжины борон, одиннадцать пароконных шведских плугов. Кроме того, имелась паровая молотилка с локомобилем, нефтяной двигатель, сепаратор, телеги, сани, два десятка коров, три быка, три нетели, пятнадцать лошадей… Короче говоря, коммуна, в которой было почти семь десятков едоков, была всем обеспечена и могла не покупать новых орудий, как приходилось это делать другим коммунам. Сам Янович подумал, подумал и… вступил в коммуну. Не пахарем, конечно, а секретарем коммуны и членом ее правления. Земельного надела, как остальные участники коммуны, Янович не получил. Через четыре года специальная комиссия по поручению губернского земельного управления стала проверять состояние дел в коммуне. Оказалось, что за четыре года работы коммуна сдала государству и местным продорганам почти полторы тысячи тонн ржи, две с лишним сотни пудов ячменя… Не будем все перечислять. То, что коммуна сверх нормы в 1919 году выдала Опочецкому продкому 55 пудов соломы, 30 пудов капусты детскому дому, 60 пудов сена воинской части, 21 пуд картофеля голодающим детям Поволжья*, мы тоже оставим за кадром. Комиссия пришла к выводу, что дела в коммуне обстоят не так уж и плохо, но с культурно-просветительской работой просто беда – газеты не выписываются, коммунары обедают не в общей столовой, а дома, часть скотины, и немалая, все же находится в личном, а не в общественном пользовании коммунаров, должного отчета и отчетности нет, собрания крайне редки. Комиссия рекомендовала по результатам проверки коммуну переименовать в артель. Что касается Яновича, то он жил скромно. Земельного надела и сельскохозяйственного имущества, как уже было сказано, вообще не имел и в аренду, что советской властью, мягко говоря, не приветствовалось, другим коммунарам или крестьянам их сдать не мог. Вся его земля и все имущество отошли коммуне, но… в 1924-м началась кампания по выселению из усадеб их бывших владельцев, и, хотя Опочецкая комиссия в марте 1925 года решила Яновича не выселять, губернская комиссия уже через два месяца это решение отменила и постановила: «Выгнать из артели, выселить из имения, как антисоветский элемент». Сначала решили оставить Петра Александровича в уезде, но Опочецкий уезд был приграничным, и Псковский губисполком еще через месяц посчитал необходимым «произвести полное выселение из пограничных уездов в другие уезды губернии всех бывших помещиков, находящихся в принадлежавших им до Октябрьской революции имениях». В сентябре Яновича выселили. При выселении выселяемым можно было взять с собой только личные вещи, продукты, домашнюю утварь, книги и мебель. У Яновича ничего другого и не было. Собрал он свои вещи и уехал в Ленинград**. В начале тридцатых годов работал заведующим хозяйством химической лаборатории Геолого-разведочного института цветных и благородных металлов. В 1935-м его арестовали и выслали в Соликамск. Там он еще поработал два года на базе того же института, а потом его снова арестовали и приговорили к десяти годам без права переписки, то есть к высшей мере наказания. Тогда же, в 1937-м, его и расстреляли, а родственникам на все запросы отвечали, что работает Петр Александрович в отдаленном лагере, и только в 1991 году они получили справку о расстреле.

Что до коммуны, то она еще просуществовала после 1925 года десять лет и даже приобрела трактор «Фордзон», сложносочиненную молотилку и многорядную сеялку, но приехавшая в очередной раз, уже в 1931 году, в коммуну комиссия отметила: «Живут коммунары каждое семейство в отдельности, размер жилья соответствует числу членов семьи; в каждой квартире имеется плита для варки пищи. Коммунары сознают, что много тратится зря времени на варку пищи для каждой семьи особо, и мечтают об устройстве общей кухни и столовой. Но на это требуется до 500 руб., а таких средств у коммуны нет». Далась им эта общая кухня… Ну и конечно, плохо ведется культурно-просветительная работа. Помещение для нее есть, а ведется плохо. В конце 1929 года в редакцию «Псковского набата» стали поступать жалобы на председателя коммуны Рокачева – и самокритику он зажимает, и травит члена коммуны (оскорбил одну из батрачек и таким образом «искривил классовую линию»), и восемь тонн капусты сгноил, и кормушек для скота не сделал, а это уже пахнет вредительством. Районные власти создали комиссию, комиссия приехала, факты подтвердились, Рогачева от работы отстранили, а за оскорбление члена коммуны и вовсе отдали под суд. Саму коммуну перевели в разряд сельхозартели.

Теперь не осталось ни артели, ни самой усадьбы «Высокое». Только и есть что часть парка, зарастающий пруд и немного развалин.

*Отдельно скажем и о голодающих Поволжья. В 1921 году по городу и уезду для них собрали 562 пуда хлеба, 3079 пудов овощей, семь платьев, два пальто, дюжину блузок, шесть шаровар, рулон сукна, 23 115 027 рублей деньгами и один серебряный брелок. Опочка и уезд в конце двадцать первого и в начале 1922 года приняли триста двадцать детей из голодающих районов. Только из Поволжья больше двухсот. Размещали в городских и волостных детских домах. Попавших по распределению в деревни крестьяне охотно брали на полевые работы.

И еще. Под предлогом помощи голодающим и на основании специального постановления ЦИК в Опочке началось изъятие церковных ценностей. Местная печать писала о равнодушном отношении церкви к голодающим, а церковь в лице протоиерея одного из местных храмов им возражала с цифрами в руках. К примеру, один Святогорский монастырь пожертвовал голодающим 27 000 рублей, но кого тогда интересовали эти цифры…

**В 1926 году из Опочецкого уезда было выслано восемнадцать бывших помещиков.