Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

а наступление восточнее Ладоги следует распространить через Свирь в направлении Тихвина для установления контакта с немцами. В письме также говорилось, что необходимо оставить сильное мобильное подразделение для охраны захваченных земель южнее Ладоги.

Когда президент республики по моей просьбе прибыл в Ставку, я проинформировал его о письме немецкого Верховного командования, повторив, что принял на себя обязанности главнокомандующего с условием, что наступления на Ленинград не будет. Я также сказал, что вряд ли в интересах страны будет переходить Свирь.

Президент Рюти со мной согласился, и 28 августа я направил фельдмаршалу Кейтелю отрицательный ответ. Немцы приняли мой ответ в части отказа расширения кампании за Свирь, но упорно настаивали, чтобы мы согласились принять участие в наступлении на Ленинград. Поскольку я не мог покинуть Ставку, мне пришлось просить президента снова ко мне приехать. Результатом обсуждений стало письмо от 31 августа, в котором мы снова отказались удовлетворить просьбу Германии.

В тот же день армейский корпус на перешейке получил приказ не пересекать линию обороны русских непосредственно к югу от старой границы. Причина, по которой в качестве конечной цели наступления не была указана сама граница, заключалась в том, что более короткая линия фронта облегчала нам оборону.

Но вопрос о нападении на Ленинград немцы не оставили. 4 сентября правая рука Кейтеля генерал Йодль прибыл в Ставку с поручением убедить меня в необходимости участия Финляндии в этом предприятии. Мое отношение не изменилось, и генерал Йодль, которому, очевидно, были даны твердые приказы, наконец воскликнул: «Неужели вы не можете ничего сделать, чтобы продемонстрировать готовность к сотрудничеству?!»

Чтобы избежать обострения отношений и добиться благоприятного решения о поставке немцами 15 000 тонн зерна, о чем недавно начались переговоры, я неохотно согласился рассмотреть возможность наступления на Черную речку, которая против нашего правого фланга. Однако это так и не было осуществлено.

Вопрос о продвижении за бывшую границу вызвал оживленные дискуссии в правительственных и парламентских кругах. Мне говорили, что министр финансов Таннер категорически выступал против. Сам я не воспринимал эту проблему так остро и формально. Сам факт, что мир был нарушен, давал нам право перейти границу, если потребует военная целесообразность. Против нашего участия в наступлении на Ленинград я возражал именно по причинам политическим, на мой взгляд перевешивавшим военные. Обычный довод русских в оправдание их желания вторгнуться на территорию Финляндии состоял в том, что независимая Финляндия угрожала второй столице Советского Союза. Поэтому лучше было не давать противнику оружие в споре, в котором война не поставит точку.

Совсем иная ситуация была с кампанией в Восточной Карелии. Там мы не угрожали ни Ленинграду, ни, как выяснилось впоследствии, Мурманской железной дороге. Цель оккупации была не дать противнику с построенных здесь опорных баз перенести войну на территорию Финляндии.

Немецкий план нанести решающий удар через Петсамо и Саллу по важной Мурманской железной дороге провалился. Поскольку средств на усиление войск не было, немецкое командование решило продолжать оборону. 2 августа я узнал о немецком приказе, согласно которому Гитлер решил отказаться от запланированного нападения на Кандалакшу. При этом пояснялось, что от плана перекрытия Мурманской железной дороги не отказались и что приказ касается только первоначально выбранного направления. Немцы предложили, чтобы 3-й армейский корпус при поддержке немецких войск наступал к железной дороге через Лули. Если это окажется невозможным, имеющиеся немецкие войска могут быть переброшены на юг в качестве подкрепления Карельской армии. Этот план мне не понравился, поскольку я считал, что атака южнее будет не только рискованной, но и может создать трудности в будущем. Возможно, в южном направлении было легче добраться до железной дороги, но я был убежден, что реакция противника будет острой, что было главной причиной моего негативного отношения, поскольку речь шла не о временном захвате какого-то пункта или участка линии, а о ее удержании. Опыт, полученный в результате боевых действий 163-й дивизии севернее Ладожского озера, не создал у меня положительной картины о пригодности немецких войск к войне в условиях дикой местности. Кроме того, я не хотел, чтобы Карельская армия смешивалась с немецкими войсками. Я знал, что на южном участке Восточного фронта немцы имели обыкновение систематически размещать немецкие подразделения среди венгров и румын, но в нашей армии ни о чем подобном и речи быть не могло.

Несмотря на факт подчинения 3-го армейского корпуса немцам, я был вынужден все же указать генералу Эрфурту на то, какие неприятности повлекло бы за собой осуществление немецких предложений.

Мои опасения, что попытка захвата Мурманской железной дороги вызовет мгновенную реакцию противника, вскоре оправдались. После того как немцы направили подкрепления на участок 1-го армейского корпуса и развернули наступление через Кестеньгу на железнодорожную станцию Лоухи, русские усилили свои войска, и наступление захлебнулось.

На рубеже августа—сентября немецкое наступление на Восточном фронте продолжалось, но значительно медленнее. 28 августа был взят Ревель, а в начале сентября немцы оказались на южных окраинах Ленинграда. 8 сентября они захватили Шлиссельбург и, таким образом, достигли Ладоги. Сухопутные коммуникации Ленинграда были перерезаны, но город тем не менее не был окружен полностью. Оставалась полоса земли глубиной примерно 16—25 миль, откуда можно было поддерживать сообщение через Ладогу с районами, находящимися за пределами немецкого окружения.

Удивительно, что немцы не очистили обширный русский плацдарм вокруг Ораниенбаума, который был связан с Кронштадтом и Ленинградом через Финский залив, и позволили ему долго сохраняться. Это указывало на нехватку войск и оказалось фатальным в ходе контрнаступления русских весной 1944 года.

Утверждалось, что Гитлер в тот момент принял решение заморить Ленинград голодом. Если это правда, то это свидетельствует об очень серьезной недооценке упорства и изобретательности русских. Это также не сочетается с неоднократными обращениями к нам с просьбой принять участие в наступлении на Ленинград. Примечательно, что в это время немецкое командование приняло решение о переброске действовавшей под городом танковой армии на Московское направление. От нас этот факт долго скрывали, поскольку вряд ли подобное знание побудило бы нас принять участие в наступлении. Казалось, в этот момент Гитлер проявил нерешительность, но, возможно, Верховное командование сочло, что стоит ослабить осаждающих Ленинград ради успеха под Москвой, потому так и беспокоились, чтобы часть бремени взяла на себя Финляндия. Решение заморить Ленинград голодом если и приняли, то, должно быть, позже, когда оставили все надежды на сотрудничество Финляндии в наступлении.

В Восточной Карелии надо было завершить операции, прерванные до того момента, когда будут восстановлены железнодорожные ветки, идущие на Лаймолу и Ууксу, и появится возможность переброски войск с Карельского перешейка. Карельская армия 27 августа получила