Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Затем Саймон поднял тему «пропаганды», видимо, занимавшую его больше, чем германская и японская угроза. Англо-советские интересы, написал он в своем конспекте, «будут в наилучшей кондиции, если удастся заметно снизить градус коммунистической пропаганды, поддерживаемой либо вдохновляемой Советской Россией в других странах»[755]. Началось обсуждение комментария, опубликованного в газетах у каждого на родине. Майский заметил, что советская пресса понемногу исправляется, а вот британским газетам, похоже, понравилось очернять СССР. Из кармана Майский достал вырезки с наглядными примерами, которые захватил с собой, чтобы показать главе МИД. «С[аймон] был явно смущен. Он быстро пробежал переданные ему мной цитаты, и сразу же вернул мне бумажки с таким жестом, точно боялся о них обжечься». Выглядело так, будто Саймон принимает от советского посла какую-то официальную ноту, и его это смущало.

Они ненадолго вернулись к этому разговору тем же вечером на ежегодном обеде, который давал в лондонском Гилдхолле лорд-мэр. В ходе этой непродолжительной беседы у Майского сложилось впечатление, что в отношении Японии он и Саймон вовсе не на одной волне. Он запросил краткую встречу в МИД с целью прояснить, что СССР стремится к улучшению отношений без задней мысли «создать окружение» кому-либо, в частности Японии. Хорошие англо-советские отношения, добавил Майский, сами по себе будут сдерживающим фактором для агрессивных сил, таких как Германия и Япония. Саймон согласился, подтвердив, что именно так и понял Майского днем ранее. Саймон дал понять, что намерен вынести вопрос о будущем англо-советских отношений на обсуждение в Кабинете министров. Майский записал в свой дневник, что у него все еще остались сомнения; вполне возможно, это было связано со сдержанным поведением Саймона. Был ли это «мыльный пузырь» или «серьезное историческое событие»? Все зависело от британского кабинета. «Сижу сейчас за машинкой, — пишет Майский в своем дневнике, — и гадаю, какая из этих двух возможностей осуществится. Поживем — увидим»[756]. Читая отчеты Майского о беседах с Ванситтартом и Саймоном, Литвинов не мог не заметить разницу между энтузиазмом Ванситтарта и сдержанностью Саймона. Возможно, именно к этому клонила леди Ванситтарт, говоря о том, что между ее мужем и министром иностранных дел имеются определенные разногласия.

После встречи с Саймоном в МИД Майский, руководствуясь желанием лишний раз поддержать контакт, заглянул пообщаться к Кольеру. Кольер был в хорошем расположении духа, довольный, в частности, разрешением спора вокруг Ленских приисков. Северный департамент молчит, как сообщил Кольер Майскому, «сейчас тихо и нет почти никаких дел, ибо англо-советские отношения, которые раньше доставляли ему больше всего работы, вошли в стадию спокойного и нормального развития». Теперь вся работа свалилась на Центральный департамент, который занимался Германией. «Я с улыбкой ответил, — заметил Майский, — что, к счастью, департамент К[ольера] освободился в области англо-советских отношений от “плохих дел”, но почему бы ему не загрузить себя “хорошими делами” по дальнейшему улучшению и развитию этих отношений». Более того, как не уставал твердить Майский, между Великобританией и СССР нет существенных разногласий. «К[ольер] вполне согласился с моим мнением и упомянул при этом мою вчерашнюю беседу с Саймоном, о которой он уже слышал от своего шефа. К[ольер] прибавил, что, по его мнению, в плоскости международной политики СССР и Англия все больше оказываются “по одну и ту же сторону забора”». Для Европы это утверждение было справедливо, но что насчет Дальнего Востока?

«К[ольер] на мгновение поперхнулся и затем ответил: “Мое личное мнение сводится к тому, что мы и на Дальнем Востоке находимся по одну и ту же сторону забора”. Но не все так думают». В конце концов оба согласились, что и на Дальнем Востоке у стран более-менее одни и те же интересы. Но что означает эта оговорка «более-менее»?

«Наш интерес на Дальнем Востоке, — сообщил Майский, — мир, целостность и независимость Китая, а также предотвращение нарушения мира Японией». «А наш интерес — поддержание статус-кво на Дальнем Востоке и сохранение дверей для торговли в Китае», — отвечал ему Кольер. — Это, примерно то же самое, чего желаете и Вы»[757].

Этой неофициальной беседой Майский рассчитывал поддержать дружеские отношения с Кольером, но получилось все не так радужно, и сомнения Майского относительно британской политики на Дальнем Востоке лишь усугубились. «В английских правительственных кругах идет сейчас борьба двух тенденций, — сообщает он Литвинову. — Одна за сближение с СССР и, стало быть, за некоторое охлаждение отношений (но не разрыв) с Японией, и другая — за укрепление несколько расшатанных отношений с Японией и за охлаждение отношений или по крайней мере за приостановку дальнейшего процесса сближения с СССР». И возможен был поворот и в ту, и в иную сторону. Беседы с Саймоном и Кольером лишь обнажили борьбу этих двух тенденций. Саймон по-прежнему был настроен прояпонски, в отличие от Ванситтарта, «который поддерживает линию сближения с нами». Майский рекомендовал в отношениях с Лондоном действовать на упреждение: «Предоставить дело самотеку очень опасно»[758]. Майский был прав насчет двух тенденций в британской политике: летом и осенью 1934 года в британском МИД шли горячие дискуссии об улучшении англо-японских отношений и о том, как оно может повлиять на ход англо-советского сближения. В октябре Невилл Чемберлен, в то время канцлер Казначейства, и Саймон подписали совместный меморандум для кабинета с предложением англо-японского сближения. На самом деле в ноябре Майский слишком бурно реагировал на все эти перестраховки со стороны Саймона, поскольку сам Саймон уже в начале октября написал премьер-министру, что сближение с Японией спровоцирует недружественную реакцию Соединенных Штатов и СССР. В британском посольстве в Токио также было немало противников сближения с Японией; Токио никогда бы не согласился на серьезные уступки британским интересам. Итак, в конце октября кабинет взвесил варианты и решил пока оставить все как есть[759].

Майский продолжал неутомимо выступать за нормализацию англо-советских отношений. Через несколько дней он встретился с лордом-хранителем печати Иденом. Тема Японии не поднималась, зато говорили о Германии. По словам Майского, Иден считал, что события в Германии ведут к войне, что бы там Гитлер ни говорил о своем стремлении к миру. Летом Иден хотя и выражал сомнения в преимуществах англо-советского сближения, он, казалось, был близок к позиции Ванситарта. Рассуждения Майского об отсутствии серьезных конфликтов интересов между Великобританией и СССР Иден принял благосклонно[760].

Три недели спустя Майский в качестве своего следующего собеседника выбрал Уолтера Эллиота, министра сельского хозяйства Великобритании. Разговор шел в обычном ключе. Эллиот заметил, что вера в то, что Россия враг, — это