Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

старая мысль, взращенная веками. Россия-друг — мысль новая, всего нескольких месяцев от роду, и, чтобы она укоренилась, требуется время «и подходящие обстоятельства». «Но я думаю, — продолжал Эллиот, — что новая идея о России как друге Великобритании постепенно завоюет Англию». Майский поинтересовался, мол, а что же Германия? Эллиот пожал плечами: «Германия делает опасность войны чрезвычайно актуальной проблемой. Наше сближение с СССР отчасти задерживается опасением, как бы Германия не заподозрила нас в стремлении к ее “окружению”». Франко-советское сближение уже породило в Германии страх, что, мол, это первый шаг к окружению, и Великобритании, продолжал Эллиот, теперь приходилось действовать более осторожно, поскольку англо-советское сближение может быть воспринято в том же ключе. Майский ответил, что Восточный пакт не предполагает окружения, ведь планируется, что Германия будет среди подписантов. Эллиот согласился и отметил, что британское правительство идею поддерживает. Разговоры об окружении, которые ведет Германия, — пустая болтовня, имеющая целью сковать британцев и французов. Литвинов уже негласно сформулировал политику сдерживания Германии, а в случае если сдерживание провалится, — политику воссоздания Антанты времен Первой мировой войны. Конечно, он не мог заявить подобного открыто: представьте, какой разгорелся бы скандал и как ловко бы им воспользовалась нацистская Германия. По традиции Майский поднял и японский вопрос и получил от Эллиота столь же осторожный ответ, какие уже получал от других британских официальных лиц[761].

Во время встречи в начале ноября Саймон обещал Майскому оповестить об их дискуссии кабинет, но он этого не сделал. Почему, неизвестно. Возможно, имел какой-то умысел. Майский отреагировал нервно, назвав это «некрасивым трюком»: Саймон либо хотел умолчать об их беседе перед кабинетом, либо доложить о ней с опозданием. А может, он поступил так не злонамеренно, ведь предложения Майского он передал, не исказив[762].

Майский и Ванситтарт: все сначала

В середине декабря Майский вновь встретился с Ванситтартом, воспользовавшись тем, что тот был в отпуске. Цель была вернуться к начатому разговору и изыскать для советского посла возможность транслировать свои сообщения по иным каналам, нежели МИД. Ванситтарт вновь повторил хорошо знакомый пассаж о том, что не существует серьезных политических и экономических разногласий между Великобританией и СССР в какой бы то ни было точке мира. В Европе? — уточнил Майский для верности. «Наши британские интересы, — отвечал Ванситтарт — полностью идентичны вашим советским. Мир и предотвращение нарушения мира со стороны Германии». Это было понятно. И наконец, как с Дальним Востоком? — спросил Майский. Он изложил советские интересы, а Ванситтарт в ответ изложил британские, чуть в иной формулировке, нежели Майский, но в итоге более-менее похожими.

«Приятно слышать, — отвечал Майский. — Но все ли в Англии так думают?…в консервативном лагере имеется группа, полагающая, что “маленькая хорошая война между СССР и Японией” была бы весьма полезна для британских интересов на Тихом океане».

«Желать японско-советской войны — безрассудство, — заявил Ванситтарт. — Такая война неизбежно перерастет в мировую войну. Этих взглядов придерживается лишь кучка людей, не имеющих веса в британской политике». Так они проговорили еще некоторое время. Наконец, Майский попросил охарактеризовать британскую политику на Дальнем Востоке. «Осторожность и еще раз осторожность», — ответил Ванситтарт.

Хотя Майский и обещал Литвинову не поднимать тему предложения Саймона выступить перед кабинетом по поводу англо-советских отношений, под конец встречи он все же не сдержался. «Ванситтарт изумленно поднял брови» и ответил, что ему ничего не известно о подобных выступлениях перед кабинетом, но он непременно выяснит. Ванситтарт решил, что Майский просто не совсем верно понял сказанное ему. «Я просил В[анситтарта] не беспокоиться, — записал Майский в дневнике, — но для себя сделал вывод, что, очевидно, Саймон со своим обычным двуличием не выполнил того, о чем он мне говорил». В этот момент секретарь Ванситтарта прервал его по срочному делу, и беседа подошла к концу. Жалко, ведь мы так и не услышали ответ Ванситтарта на, мягко говоря, смелый комментарий Майского[763].

Майский и Ванситтарт продолжили беседу несколькими днями позже, 18 декабря. Вопросы обсуждались те же, хотя к теме Саймона, не доложившего кабинету о беседе с Майским об англо-советских отношениях, советский посол уже не возвращался. В двух конспектах беседы удивительно схоже расставлены акценты. Согласно записям Ванситтарта:

«Сэр Р. Ванситтарт ответил шутливо, что правительство г[осподи]на Майского проявляет излишнюю подозрительность и даже сделалось одержимо этими своими подозрениями. Если посол пожелает эти подозрения развеять, то он нисколько не станет препятствовать, а напротив, сделает все возможное, ведь подозрения — они как больной зуб, их надо поскорее удалить».

Собеседники обменялись новыми наблюдениями по поводу враждебного настроя печати в каждой из стран. Каждый в равной степени чувствовал обиду на журналистов. Майский выразил надежду, что данная причина трений между странами будет устранена, не случайно «на самом деле он хотел ускорить развитие англо-советских отношений».

Он напомнил сэру Ванситтарту о сказанном им в последней беседе, что, когда отношения хорошие, партнеры могут и даже должны заботиться друг о друге. Он согласился с тем, что отношения хорошие, но хорошие лишь на фоне того грозного времени, в которое они зародились. Ему бы хотелось, чтобы бури и грозы поскорее поутихли, и на смену им пришло тепло, солнце и попутный ветер[764].

Эта встреча произвела большое впечатление на сотрудников британского МИД. Джордж Маунси, помощник постоянного заместителя министра иностранных дел, заметил: «СССР был рожден в среде, полной подозрений». И добавил:

«Зарождение этой страны и ее молодые годы были таковы, что не могло не возникнуть подобной атмосферы, не могла она не посеять подозрения среди соседей и, как следствие, в своем собственном лоне. Неудивительно, что подозрительность все еще свойственна Советам и их представителям. Но это и есть [выделено в оригинале. — М. К.] хороший знак и важный шаг вперед, что эти представители могут без утайки рассказать о своих сомнениях и тревогах. Тем больше у нас причин успокаивать Советы всеми возможными способами. Но на это потребуется время и не только слова, но и дела»[765].

Служащие МИД и заместители министра постепенно начали менять точку зрения. А как насчет политиков? Майский продолжал сомневаться, как выяснилось, не без оснований. 17 декабря он присутствовал на обеде в парламенте, который организовал Бутби. Среди гостей были парламентский секретарь в Совете по делам торговли Лесли Берджин и парламентский секретарь в Министерстве труда Роберт Хадсон. Между ними и советским послом завязалась дискуссия «без политесов»: Берджин, а особенно Хадсон, стали отстаивать идею англо-японского альянса и раздела Китая на сферы влияния. «Я спорил с ними», — пишет Майский