Политические сочинения. Том I. Личность и государство - Герберт Спенсер

видя попранным право частного суждения – этот корень либерализма и называет ренегатами тех из своих членов, которые отказываются поступиться своей независимостью. Но мы не станем тратить время на подбор косвенных доказательств того, что природа людей в общем не такова, чтобы ставить преграды на пути развития бюрократической тирании. Достаточно рассмотреть прямые данные, доставляемые классами, среди которых идеи социализма наиболее популярны и которые видят свой прямой интерес в распространении этих идей, – мы говорим о рабочих классах. Они-то главным образом и войдут в состав обширной социалистической организации; их свойствами определится и природа последней. Каковы же эти свойства, поскольку они выразились в уже существующих рабочих организациях?

Вместо эгоизма предпринимателей и эгоизма конкуренции мы теперь имеем дело с бескорыстием системы взаимопомощи. Насколько же проявляется это бескорыстие во взаимоотношениях рабочих? Что сказать об ограничении доступа новых рабочих рук к каждой отрасли труда или о препятствиях к переходу из низшего разряда рабочих в высший? В явлениях подобного рода незаметно альтруизма, – а ведь он-то и должен служить основой социализма. Напротив, всякий заметит здесь такое же открытое преследование личных выгод, как и в среде купцов. Поэтому, если отбросить мысль о внезапном исправлении людей, придется заключить, что искание частных выгод будет управлять поступками всех классов, входящих в состав социалистического общества.

Индифферентное отношение к стремлениям других сопровождается активным нарушением чужих прав. «Будь заодно с нами, или мы лишим тебя средств к жизни» – вот обычная угроза со стороны любого рабочего союза рабочим той же отрасли труда, стоящим вне союза. Члены его ревниво оберегают свою свободу установления размера заработной платы, однако же они не только отрицают свободу всякого, кто вздумает не согласиться с ними, но несогласие с ними считают за преступление. Людей, настаивающих на своем праве самостоятельно вступить в договор, они клеймят прозвищем «плутов» и «изменников»; по отношению к ним проявляют грубость, которая перешла бы в полную безжалостность, не будь уголовных кар и полиции. Рядом с таким попранием свободы людей своего класса замечается стремление давать решительные предписания классу хозяев: не только условия и порядок работ должны сообразоваться с этими предписаниям, но нельзя нанимать кого-либо, кроме тех, кто принадлежит к данному союзу; более того, в иных случаях угрожает забастовка, если хозяин войдет в сделку с предприятиями, дающими работу не членам союза. Не раз рабочие союзы – особенно недавно возникшие – обнаруживали стремление навязывать свои требования, нимало не считаясь с правами тех, кого они понуждают к уступкам. Превратность понятий и чувств дошла до того, что соблюдение права считается преступлением, нарушение же его – добродетелью[149].

Параллельно с грозной наступательной политикой в одном направлении замечается податливость в другом. Применяя принуждение к находящимся вне союза, организованные рабочие в то же время вполне подчинены своим вожакам. Для того чтобы победить в борьбе, они жертвуют своей личной свободой, свободой своего суждения и не проявляют недовольства, как бы ни были безапелляционны предъявляемые к ним вождями требования. Повсюду мы видим такое подчинение, что целые организации рабочих единодушно бросают работу или возвращаются к ней по приказу своих заправил. Они не могут противиться и круговому обложению для поддержки стачечников, все равно, одобряют они или нет поступки последних; наоборот, они должны даже принимать меры против упорствующих членов их организации, не принявших участия в сборе.

Эти явления должны наблюдаться при всякой новой организации общества, и спрашивается: что последует из этого, когда будут устранены все препятствия, стесняющие их влияние? В настоящее время отдельные группы людей, в среде которых мы встречаем указанные явления, входят в состав общества отчасти пассивного, отчасти враждебного; независимая пресса имеет возможность критиковать и осуждать эти группы; они подчиняются контролю закона, полиции. Если при таких условиях группы эти вступают на путь, уничтожающий личную свободу, что же будет, когда обособленные организации, управляемые раздельными регуляторами, сольются между собою и охватят собою все общество, управляемое единой системой таких регуляторов; когда должностные лица всех категорий, включая и руководителей прессы, станут частями регулятивной организации, а последняя будет одновременно создавать законы и приводить их в исполнение? Фанатические приверженцы социализма способны на самые крайние меры для осуществления своих взглядов; подобно безжалостным ревнителям религии прошлых времен, они считают, что цель оправдывает средства. А раз установится общая социалистическая организация, то обширная, широко разветвленная и объединенная в одно целое корпорация лиц, руководящих деятельностью общества, получит возможность применять принуждение беспрепятственно, насколько это покажется нужным в интересах системы, т. е. в сущности, в их собственных интересах, не преминет распространить свое суровое владычество на все жизненные отношения действительных работников; и в конце концов разовьется чиновная олигархия с более чудовищной и страшной тиранией, чем какую когда-либо видел свет.

Я позволю себе предупредить ошибочное заключение. Кто думает, что предыдущее рассуждение предполагает довольство существующим порядком, тот глубоко заблуждается. Нынешнее состояние общества переходное, как и все предшествовавшие. Я надеюсь и верю, что создастся в будущем общественный строй, столь же отличный от настоящего, сколь нынешний разнится от предшествовавшего, – с его закованными в латы баронами и беззащитными крепостными. В «Социальной статике», так же, как в «Изучении социологии» и в «Политических учреждениях», ясно выражено желание организации, более благоприятной счастью массы, чем нынешняя. Моя оппозиция социализму исходит из убеждения, что он задержит движение к высшей ступени и вернет худшее состояние. Только медленное изменение человеческой природы путем общественной дисциплины, и только оно одно может создать непрерывное изменение к лучшему.

Почти все как политические, так и социальные партии допускают в своих рассуждениях то основное заблуждение, будто со злом можно бороться непосредственно действующими и радикальными средствами: «Стоит вам только сделать это, и зло будет предупреждено», «Примите мой план – и нужда исчезнет», «Общественная испорченность бесспорно уступит такой-то мере». Повсюду встречаешь подобную уверенность – явную или подразумеваемую. Но все-таки предположения неосновательны. Возможно устранить причины, усиливающие зло; возможно изменить форму, в какой оно обнаруживается; но непосредственное врачевание немыслимо. Постепенно, на протяжении тысячелетий, люди, размножаясь, принуждены были по необходимости выйти из своей первоначальной дикости, когда небольшое число их могло прокормиться первобытным способом, и перейти в цивилизованное состояние, при котором пропитание, необходимое огромной массе людей, можно добыть лишь постоянным трудом. Цивилизованный образ жизни требует от человека совершенно других данных, чем нецивилизованный, и много пришлось претерпеть, чтобы одно состояние заменить другим. Организация, не гармонирующая с жизненными условиями, должна была, по необходимости, порождать несчастье, а эта организация, которая была унаследована от людей первобытных, не гармонирует с условиями жизни нынешних людей. Поэтому-то невозможно сразу создать удовлетворительный