Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

Воспоминания старшей сестры Юлии Натальи о ее последних днях: «…Заболела тифом 5 января 1878 года. 4 дня ей было нехорошо, не хотела лечиться; попросила священника, исповедовалась и приобщилась; не знала опасности своего положения. Вскоре болезнь сделалась сильнее, впала в беспамятство, была всё время без памяти до кончины, т. е. до 24 января 1878 г. У неё был сыпной тиф, сильный; очень страдала, умерла от сердца, потому что у неё была болезнь сердца. Лежала у себя в хате на койке, земляной пол, окна заклеены только бумагой. Сёстры милосердия были при ней всё время её болезни и смерти. Могилу копали ей раненые, за которыми она ухаживала, и они же несли её гроб и не дали её никому. Нельзя было ничего достать в Бяле, но ей всё-таки сделали гроб; всё хотя очень просто – фланелевый, синий; похоронили в платье сестры милосердия, около православного храма в Бяле».

Узнав о смерти Вревской, Тургенев пишет П.В. Анненкову из Парижа 11 февраля 1878 года. «К несчастью, слух о милой Вревской справедлив. Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь их покажу. Ее жизнь – одна из самых печальных, какие я знаю». Даже французский писатель Виктор Гюго был потрясен трагической, но прекрасной жизнью Юлии Вревской и написал о ней: «Русская роза, погибшая на болгарской земле».

В сентябре 1878 года Тургенев написал стихотворение в прозе «Ю.П. Вревской», в котором были такие строки: «Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез. Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия, не ведала – и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась – и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним. Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда – а теперь, конечно, не узнает. Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано… Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу! Сентябрь, 1878». Можно с полным основанием предположить, что к тем, кто любил баронессу «тайно и глубоко», писатель причислял себя.

Написав эти строки, очевидно, почувствовал Иван Сергеевич свою вину перед Вревской. Он многое ей обещал, но не смог исполнить. Он увлекался женщинами, ведь не мог жить и творить без любви, но был, по сути, покорным рабом лишь одной из них – Полины Виардо! Сам того не желая, Тургенев сыграл пагубную роль в судьбах многих женщин, искренне любивших его, но не познавших взаимности. Поистине не приносил Тургенев счастья женщинам, которые его самоотверженно любили, а всю жизнь и состояние положил к ногам одной из них – знаменитой, умной и властной, которая любила не его, а себя и свое искусство.

42. Безотрадное существование

Теперь любителей заграничной жизни Тургенев решительно не одобрял, видно, многое понял за долгие годы добровольной эмиграции и предостерегал их: «Будет вам шататься за границей, поезжайте в Россию. Здесь вы только истреплетесь и изверитесь. Как ни тяжела для мыслящего человека русская атмосфера, там все-таки вы на родной почве, которая постоянно воздействует на вас, дает пищу и направление вашей мысли, поддерживает жизнь и энергию. Поезжайте; вы еще недостаточны стары, чтобы вполне оценить разрушительное действие жизни вне родственной среды, вне общественных связей и обязанностей, без определенной цели и деятельности. Я лучше вас был приспособлен к жизни за границей, да и то, в сущности, прозябаю и все чего-то жду и не дождусь уж теперь».

С годами Тургенев все яснее осознавал драматические последствия своего отрыва от России. Встретившись с писателем в Париже на выставке 1878 года, русский литератор Н.В. Берг спросил, доволен ли Иван Сергеевич Парижем, не скучает ли по России. И вот что он услышал в ответ: «Русскому нельзя не скучать по России, куда бы он ни приехал. Другой России для русского нигде не найдется. Россия – русские – это нечто совсем особенное. Потому нас никто надлежащим образом не понимает; в особенности не способны на это французы. Я живу здесь в кругу высшей интеллигенции. Но эта интеллигенция ничего не видит дальше своего носу. Она не понимает хорошего и гениального других наций. Гений Англии, Германии, Италии – для французов почти не существует. Об нас и говорить нечего… Исключения, впрочем, изредка бывают. Жорж Санд понимала нас так, как бы родилась русскою, но она все понимала! Это было совершенно исключительное создание, ни на кого не похожее». Тургенев прожил за границей многие годы, что не мешало ему оставаться в душе истинно русским. «Американский европеец» Генри Джеймс, тесно общавшийся с Тургеневым в Париже в конце 1870‐х, был крайне удивлен этим обстоятельством и писал, что позади писателя, «в резерве», всегда стояла Россия, ее судьба, ее народ, о которых он думал и говорил беспрестанно.

Между тем обстоятельства жизни русского писателя в последний парижский период, его жалобы на одиночество и заброшенность все больше тревожили его друзей и соотечественников. Его подавленное состояние особенно бросалось в глаза после того, как ушла из его жизни прекрасная самоотверженная женщина Юлия Вревская и закончил он свой последний роман «Новь». То есть после 1877 года пропала влюбленность из жизни Ивана Сергеевича, а вместе с тем и перо валилось из его рук. Ведь Тургенев не раз говорил, что без любви жить не может и творить-то способен, лишь когда влюблен.

Известные, выдающиеся соотечественники, навещавшие И.С. Тургенева в Париже в конце 70‐х годов (1878–1879), оставили об этих посещениях грустные воспоминания.

П.Д. Боборыкин: «Когда мы доехали до дома Виардо и вошли во двор, то из окна первого этажа, около высокого крыльца, покрытого стеклянной маркизой, раздался женский низкий голос… «Jean!» – окликнули Тургенева. И он сейчас же весь как-то подобрался и пошел на этот зов, попросив меня подняться к нему. Зов этот исходил, конечно, от г-жи Виардо.

А раньше я сидел у Тургенева в его кабинетике. Дверь приотворилась, показался старичок в халате, бросил на стол пачку газет и, не входя как