Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

(Это Тургенев! Великий Тургенев! – П.Р.)». Подобного рода восклицания мне приходилось слышать каждый раз, когда Иван Сергеевич одновременно с нами появлялся в концерте, в театре, вообще среди какого-нибудь сборища. Львиная седая голова, высокий рост, характерное, белою шелковистою бородой обрамленное лицо обращали на него общее внимание. Редкий из парижан не знал, кому принадлежит эта выдающаяся наружность, и часто приходилось мне сопоставлять уважение, поклонение чужестранцев с холодностью, непониманием, порицанием, а нередко и грубым отрицанием соотечественников по отношению к своему знаменитому писателю».

В июне 1878 года в Париже во время Всемирной выставки был организован Первый Международный литературный конгресс, на котором председательствовал Виктор Гюго.

«Конгресс этот был устроен по инициативе французского общества писателей, которое справедливо рассудило, что летом 1878 года, во время Всемирной выставки в Париже, будет много «знатных» иностранцев и что этим обстоятельством следует воспользоваться для… выяснения некоторых теоретических и многих практических вопросов, – писал один из участников конгресса, Чуйко. – Еще в мае на выставку съехалось множество писателей, знаменитых и незнаменитых, всех оттенков и направлений, всех стран и всех народов… Всех членов конгресса оказалось более трехсот – из Франции, Англии, России, Германии, Италии, Испании, Португалии, Дании, Бельгии, Голландии, Швеции, Австрии, Северной Америки, Швейцарии…» По инициативе Тургенева, к которому общество французских писателей обратилось с просьбой назвать имена русских писателей, чье участие было бы желательным на конгрессе, были приглашены Л. Толстой, Ф. Достоевский, И. Гончаров, Я. Полонский, но они не приехали. Русскую делегацию конгресса составили И.С. Тургенев, П.Д. Боборыкин, М.М. Ковалевский, Б.А. Чивилев, С.Ф. Шарапов и Л.А. Полонский.

В центре внимания участников конгресса стояла проблема создания международных законов, охраняющих авторские права. Вице-президентом второй комиссии конгресса, занимавшейся вопросами международного права литераторов, был И.С. Тургенев. Когда В. Гюго «перестал, вследствие утомления, появляться на частных собраниях конгресса, его заменил наш Тургенев и руководил прениями, отстаивая не без мужества интересы русских литераторов… – вспоминал Б. Чивилев. – Он говорил: «Мы, русские, пока не можем обещать платить авторские деньги за переводы с французского на русский язык. Вы, французы, нас вовсе не переводите и почти вполне игнорируете нас; мы же переводим все ваши новинки. И кто у нас занимается переводными работами? Бедная молодежь: курсистки и студенты, для которых эта работа часто составляет единственное средство к существованию».

Однако председателем в общественном собрании был Тургенев неважным. Выступать перед аудиторией, в любом публичном сборище, на больших обедах, он не мог, буквально не был способен подняться с места и связать несколько фраз. Никто не поверит, кто слышал его в гостиных, до какой степени он терялся. Ведь в узком кругу, среди друзей и знакомых, Иван Сергеевич обладал всем известной способностью овладевать общим разговором и очень быстро начинался его монолог, который мог длиться несколько часов сряду. Он умел рассказывать так содержательно, тонко и колоритно, что завтракать или обедать с ним вдвоем было истинным наслаждением для друзей.

Однако вернемся к Литературному конгрессу. В начале и конце сессии Тургенева окружали писатели разных стран, которые уверяли его, например, что в Бразилии имя его столь же популярно, как имя Виктора Гюго и Ксавье де Монтепена. В Англии, по рассказу известной английской писательницы Джордж Элиот, Тургенева читали мало, хотя и ценили много. «Слишком уже далека от нас ваша жизнь, – говорила писательница, – ценить в Тургеневе мы можем только его художественность, а эта сторона писателя понятна лишь немногим истинным любителям и знатокам дела».

В Америке, наоборот, недавнее освобождение негров из неволи как бы породнило общество с тем из русских писателей, который всего громче подымал голос за свободу крестьян. «Записки охотника» были хорошо известны читателям в Соединенных Штатах не только высшего, но и среднего общества. Х.Х. Бойесен сообщил об этом Тургеневу: «Воспользовавшись удобным моментом разговора, я рассказал ему о том, что он имеет в Америке многих горячих поклонников, что американская критика ставит его наряду с Диккенсом и что о нем всегда говорят с восторгом в литературных кружках Бостона и Кембриджа. Я думал, что, в сущности, ему это известно, но, к моему удивлению, до него не дошли слухи о его успехе в Америке. «Вы не можете себе представить, – воскликнул он, – какое вы доставляете мне удовольствие. Я всегда радуюсь, когда слышу, что мои книги нашли симпатизирующих читателей, но я вдвойне рад, что они встретили такой прием в Америке».

В общем и целом Тургенев был разочарован в работе конгресса. «Разумеется, мы ничего не решили и к никакому результату не пришли», – писал он Анненкову 14 июня 1878 года из Буживаля.

* * *

А в 1879 году Тургенев посетил Оксфорд и Кембридж в Лондоне, так как получил известие об избрании его оксфордским сенатом в почетные доктора гражданского права. Тургенева очень удивляло и забавляло это обстоятельство, что он, не знавший, как заключить наипростейшую сделку, на старости лет попал в доктора гражданского права. Этой чести он был удостоен за ту роль, какую на Западе приписывали ему в деле освобождения крестьян. Некоторые англичане и французы всерьез считали, что крестьян освободили в России именно потому, что Тургенев написал свои «Записки охотника».

Из письма И.С. Тургенева П.В. Анненкову: «…Церемония в Оксфорде совершилась весьма благополучно: нас было 9 новых докторов в красных хитонах и четвероугольных шапках (между прочим, наследный принц шведский, длинный-длинный молодой человек с французским – и глуповатым – лицом) – народу было пропасть – особенно дам – в круглой зале с куполом, где эти «commemorations» происходят; такой же доктор представлял нас поочередно вице-канцлеру – предварительно возвеличивая каждого в латинской речи; студенты и публика хлопали – вице-канцлер принимал нас также по-латыни, жал руку – и мы шли садиться на наши места. Откровенно сознаюсь Вам, что, когда очередь дошла до меня, у меня сердце очень сильно билось. Непривычное дело для нашего брата!

Мне было сказано, что в этот день гг. студенты (undergraduates) позволяют себе всякие вольности – это нечто вроде университетских сатурналий; а так как антирусское чувство все еще очень сильно в Англии – то можно было ожидать свистков; однако ничего подобного не произошло – и даже, по замечанию «Таймс», мне хлопали больше, чем другим… К тому же в этот день погода была великолепной, а что за чудесный город – единственный в мире – Оксфорд, Вам, вероятно, известно. Я сделал много новых знакомств и, вообще, не могу довольно нахвалиться ласковым приемом гг. англичан. Тамошние профессоры подарили мне мою красную робу и шапку…» (12 июня 1879 года). Позднее, посылая свою фотографию Маслову,