Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

известного исторического момента в развитии русской общественной мысли, живьем вставали перед нами, рельефно обрисовывая целый законченный культурный тип, заслонявший собою индивидуальные частности. Мы имели дело уже не с отдельною личностью, а как бы с целым поколением, кристаллизованным и отчеканенным в определенный, образно выражающий его тип. Речь И.С. Тургенева произвела целую бурю; все встали из-за стола и с бокалами в руках бросились к нему с выражением приветствий…»

Выдающийся революционер и приятель Тургенева еще по Парижу Петр Лавров, который раньше Тургенева вернулся в Россию, так вспоминал о его триумфе: «Овации сопровождали… Ивана Сергеевича на каждом шагу и продолжались в Петербурге. В речах и в адресах профессора, представители литературы, искусства, адвокатуры, делегаты и группы учащейся молодежи обоих полов высказывались весьма смело о том, о чем в России обыкновенно лишь шепчутся, и вызывали самого героя торжества на смелое слово. Литературу сравнивали для России с «преторским эдиктом», впервые внесшим начало гуманности в суровую римскую среду. Проводили сравнение России конца 70‐х годов с закрепощенною Россиею 40‐х годов и говорили: «Состояние общества сходно: и тогда была под ногами закованная почва, только иначе закованная; и ждет общество, что рухнут наши неправды». В адресах писали: «Вас так же, как и нас, возмущают до глубины души печальные и странные явления нашей общественной жизни, вытекающие, как строго логические последствия, из нашего общественного строя», и призывали его «в ряды той интеллигенции нашего общества, которая так или иначе стремится к ниспровержению настоящего порядка».

Молодежь даже призывала его возглавить революционное движение: «Вы один в настоящее время сумеете объединить все направления и партии, сумеете оформить это движение, придать ему силу и прочность. Подымайте высоко ваше светлое знамя; на ваш могучий и чистый голос откликнется вся Россия: вас поймут и отцы, и дети». И, несмотря на свой скептицизм относительно всех действующих в России людей и групп, Иван Сергеевич радовался сближению около него старого и молодого поколения, старался указать, что «есть слова, есть мысли, которые им одинаково дороги; есть стремления, есть надежды, которые им общи; есть, наконец, идеал не отдаленный и туманный, а определенный и осуществимый и, может быть, близкий, в который они одинаково верят». Он говорил: «Все указывает, что мы стоим накануне хотя близкого и законно-правильного, но значительного перестроя нашей жизни».

Он отвечал восторженной молодежи, призывавшей его «объединить все направления и партии» в России: «После всего, что мне пришлось здесь видеть и слышать, я прихожу к заключению, что я должен переселиться в Россию… Я знаю, что это дело, за которое мне приходится взяться – очень нелегкое дело; лучше было бы взяться за него молодому человеку, а не мне… старику… Но что же делать? Я положительно не вижу и не знаю человека, который обладал бы более серьезным образованием, лучшим положением в обществе и большим политическим тактом, чем я… вот и приходится мне… трудно это, конечно, для меня: приходится от многого отказаться… Ну что же делать! ведь пришлось же немалым пожертвовать, когда начал писать охотничьи рассказы, – значит, и теперь можно».

Несмотря на все сказанное, всерьез переселяться в Россию Тургенев, конечно, не собирался, он уже привык и приспособился к удобной во всех отношениях жизни в Париже. К тому же Тургенев хорошо понимал, что эти овации и огромный триумф относится не столько к нему как к писателю и человеку, но его имя используется революционной общественностью, чтобы еще больше раздуть протестное движение в России. Крупный революционер Г.А. Лопатин вспоминал, что Тургенев говорил перед отъездом из России, вспоминая о своем пребывании в Москве, о речах, о молодежи и чествовании:

«– Ведь я понимаю, что не меня чествуют, а что мною, как бревном, бьют в правительство.

Тургенев красноречивым жестом показал, как это делается.

– Ну и пусть, и пусть, я очень рад, – закончил Иван Сергеевич».

Тургенев хотел бы остаться в России подольше, уж очень неожиданно приятным оказался прием молодежи, однако должен был ехать, а причину этого объяснил тому же Лопатину: «Нет, батюшка мой, оставаться больше не могу. Приезжал флигель-адъютант его величества с деликатнейшим вопросом: его величество интересуются знать, когда вы думаете, Иван Сергеевич, отбыть за границу? А на такой вопрос, – сказал Иван Сергеевич, – может быть только один ответ: «Сегодня или завтра», а затем собрать свои вещи и отправиться».

* * *

Однако перед отъездом он все-таки ответил на приветствия молодежи письмом, которое было напечатано в «Петербургском листке» и где было сказано, между прочим: «Вижу я, что молодое поколение стоит на том пути, который один может вывести нас к свету, освежить нас и дать нам свободно и мирно развиваться».

Каков был этот «путь к свету», уточнил выдающийся революционер Петр Лавров, сказав: «Он уехал из России в конце русского марта, недели за две до покушения Соловьева». Кто же был этот Соловьев и чем он прославился? Как известно, Соловьев, недоучившийся студент юридического факультета Петербургского университета, член революционно-террористического общества «Земля и воля», 2 апреля 1879 года совершил покушение на жизнь царя Александра II. Символично, что совершил он это преступление в светлый понедельник, первый понедельник после Воскресения Христова, когда все православные праздновали Пасху. В этот день, как обычно, император совершал свою утреннюю прогулку без охраны и спутников вблизи Зимнего дворца. Соловьев сделал несколько выстрелов, первый выстрел был совершён на расстоянии «около двенадцати шагов», после чего последовала короткая погоня (в направлении Певческого моста), во время которой были произведены ещё два выстрела на более близком расстоянии от цели; примерно во время производства третьего выстрела Соловьёва настиг штабс-капитан Корпуса жандармов Кох, который ударил Соловьёва обнажённой шашкой по спине «так сильно, что шашка согнулась, и преступник, споткнувшись, едва не упал, но это не помешало злодею сделать ещё четвёртый выстрел в Государя Императора, после чего неизвестный бросился бежать по направлению к Дворцовой площади, теснимый со всех сторон сбежавшеюся толпою народа, в которую преступник сделал пятый выстрел». При задержании Соловьев принял яд, но был спасен медиками. Во время суда он признался, что «ночь со Страстной пятницы на субботу провёл у проститутки; весь день Пасхи также провёл на квартире у проститутки, от которой ушёл около 8 часов утра 2 апреля» и отправился прямиком на Дворцовую площадь.

Интересно отметить, что жил преступник с родителями в здании Каменноостровского дворца великой княгини Екатерины Михайловны, а учился в гимназии в Петербурге на счёт сумм великой княгини Елены Павловны. Не вдохновил ли студента Соловьева на террористический акт наш великий Тургенев своими выступлениями и публикациями?

Возвращение Тургенева в