Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

А с другой стороны, с Дальнего Востока через всю Сибирь, навстречу русско-чешской народной армии возвращался на родину по распоряжению английского правительства Александр Васильевич Колчак.

В Омске они встретились: чехи, русские, союзники и адмирал. Здесь они дали последний бой большевикам. Здесь чехи и союзники предали адмирала на смерть…

Выйдя в отставку ввиду революционных событий на Черноморском флоте и оказавшись ненужным новой демократической российской власти, Колчак счел своим долгом продолжить участие в войне на стороне союзников. Он уехал в Америку, поманившую его участием в разработке Дарданелльской операции (его давнишняя, так и не осуществленная мечта), оказавшейся химерой.

Не признав Брестский мир, верный союзническим обязательствам (как был верен им государь), адмирал предложил свои услуги военного специалиста Англии. Его предложение приняли, назначив сначала на Месопотамский фронт, а затем, круто развернув, направили в Пекин для встречи с русским посланником в Китае князем Николаем Кудашевым.

Князь уговорил Колчака возглавить борьбу против большевиков на Дальнем Востоке. Однако побороть междоусобицу и установить твердую власть на восточной окраине России Александру Васильевичу не удалось.

И вот после восьмимесячного путешествия по всему земному шару он снова в пути. Куда же теперь?

В окнах вагона медленно двигалась, проплывая, могучая, величавая страна Сибирь, приращенная стараниями православных русских мужичков, с одними топориками и мешками с сухарями прошедших тысячи километров диких лесов, глубоких снегов, выйдя, благословясь, из какой-нибудь Тотьмы иль Сольвычегодска и дошедши с Божьей помощью до берегов Тихого океана и самой Америки…

Слава вам, русские мужички, из одного интереса да азарта, да во славу Божию столь умонепостигаемо расширившие Русь на зависть и вожделение другим народам. Недаром Ломоносов говорил: «Богатство России Сибирью прирастать будет». И вот что получается… уже и Сибирь не желает быть Россией… Кто виноват? Царь? Керенский? Ленин? Большевики? Японцы с союзниками? Народ? Все мы, так сказать, образованное сословие? Боже мой!.. За эти восемь месяцев, проведенных за границей, он дошел, по-видимому, до предела, когда слова «стыд», «позор», «негодование» потеряли всякий смысл… Быть русским, быть соотечественником Керенского, Ленина, Дыбенко и Крыленко… Какую коллекцию дала наша демократия, наш народ-богоносец!.. Брови Александра Васильевича вновь страдальчески сморщились. Отвлекаясь от мучительных мыслей, он снова стал смотреть в окно.

Сопки, сопки… желто-зелено-красные… осень… красота – дух захватывает… Да, здесь можно ехать, и ехать, и ехать без конца и никуда не приехать… Как это у Гоголя: «хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». Нет, надо открыто признать, что мы проиграли войну из-за стихийной трусости чисто животного свойства, охватившей массы, когда с первого дня революции освободились от дисциплины и провозгласили трусость истинно революционной добродетелью… Керенский называл братающихся с немцами товарищей идеалистами и энтузиастами интернационального братства, а он, Колчак, возражая ему, просто назвал это проявлением самой низкой животной трусости… «Товарищ» – это синоним труса. И армия, обратившись в «товарищей», разбежалась или демократически «демобилизовалась», не желая воевать с крестьянами и рабочими, как сказали Троцкий и Крыленко…

Эти мысли о погубленной победе в войне не давали ему покоя. Слишком много сил отдал он Черноморскому флоту и своей мечте о завоевании проливов, чтобы так просто смириться с глупостью и подлостью проигранной войны, проигранной жизни… Он снова перевел взгляд на проносившуюся за окном лесную громаду… Он знал эти места… эту лесную стихию… Как желанна она ему, стихия… стихия океана… стихия войны… стихия любви… Но здесь еще иное – Hartlend… сердце земли… Кто владеет сердцем земли, тот владеет миром…

В дверь купе постучали. Вошла она. Владеющая его сердцем.

И тут же его сердце зашлось от нежности.

– Анна Васильевна… вы не спите?

– Не сплю… – Она присела рядом и прикоснулась ладонью к его щеке. – Вот смотрю все в окно и думаю… Куда же мы с вами едем, голубчик вы мой, Александр Васильевич?

Нет ответа.

Навстречу судьбе. Навстречу войне. Навстречу гибели. Но разве так ответишь?

– Я решил окончательно: к генералу Алексееву, на юг.

– А я – с вами?

«Милая моя, обожаемая, единственная, несравненная, дорогая… если бы я мог поместить вас в свое сердце и носить всегда в своей груди…»

А вслух:

– Я постоянно думаю об этом. Вас, Анна Васильевна, я полагаю устроить в безопасном месте, и когда все кончится…

– Вы полагаете, сейчас в России есть безопасное место? – Она улыбнулась. – Нет, Александр Васильевич, милый, вы же знаете, теперь я вас так не оставлю. Что бы ни случилось. Где будете вы, там буду и я. До самой смерти.

Да, он знал этот императив. Любовь и «вечная ей рифма – кровь». Любовь – и смерть. Конечно. Иначе не бывает. Приходится за все платить и не уклоняться от расплаты… Но не сейчас. Пусть расплата – впереди, но пусть Бог даст им еще немного времени…

Его голос дрогнул.

– Анна Васильевна… вы вся – такое счастье… что одна мысль о вас, надежда вас видеть, слышать ваш голос, все воспоминания о вас, о часах, проведенных с вами, дают такое непередаваемое чувство светлой радости, что все будущее кажется каким-то хорошим и все мрачное и тяжелое отходит куда-то в сторону… Только одно меня мучает… Я недостоин вас, вашей любви, я ничем не заслужил это счастье… Я мечтал сложить победу в войне к вашим ногам и потерпел поражение, а неудачников, как мы с вами знаем…

Она остановила его, прижав свою маленькую ладонь к его губам.

– Молчите, Александр Васильевич, милый, о чем вы! Я люблю вас уже почти четыре года, с первой минуты нашей встречи… И теперь, когда непостижимым образом, благодаря этой ужасной войне, нас снова свела судьба и мы наконец перестали быть друг для друга далекой химерой, не говорите мне больше ни о победах, ни о поражениях. Я люблю вас, а не ваши победы.

– Я вас больше чем люблю… – тихо проговорил адмирал.

В дверь купе снова постучали. Дежурный предложил чай.

– А знаете, – помешивая ложечкой в стакане и улыбаясь, сказала Анна Васильевна, – а ведь я видела вас сегодня во сне. Прихóдите вы ко мне в гостиницу в Токио и говорите: «Вот теперь вы должны развестись». Я спрашиваю: «Зачем? Кому это нужно теперь?» А вы отвечаете: «Вы же понимаете, я иначе не могу…» Вот такой у нас с вами вышел разговор…

В Омске он предполагал остаться на один день.

Его встретили члены новосозданной эсеровской Директории, претендующей на всероссийскую власть. Вечером Колчака пригласил к себе Верховный главнокомандующий Сибирской армией генерал Болдырев.

– Что же вы намерены теперь делать, Александр Васильевич?

– После