Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин

Это было вранье. В 1955 году (еще до XX съезда) в последней попытке скрыть масштабы репрессий решили сообщать семьям расстрелянных, будто их родственник был приговорен к десяти годам лишения свободы без права переписки и умер в заключении. Дату и причину смерти придумывали любую.

Глава двадцать девятая

Члены политбюро на скамье подсудимых

Как именно готовился в марте 1938 года громкий процесс по делу мнимого антисоветского «право-троцкистского блока», о котором будут рассказывать всей стране, и почему все сидевшие на скамье подсудимых, в том числе бывший член ЦК и нарком внутренних дел СССР генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Григорьевич Ягода так слаженно признавались в невероятных преступлениях, стало известно уже после смерти Сталина.

Председатель КГБ СССР генерал армии Иван Александрович Серов в 1956 году доложил президиуму ЦК КПСС о проверке материалов этого процесса:

«В силу того, что подавляющее большинство работников НКВД, имевших отношение к делу так называемого антисоветского право-троцкистского блока, были впоследствии расстреляны, исследовать в настоящее время полностью обстановку, в которой проводилось следствие по этому делу, не представляется возможным.

Тем не менее, даже те, далеко не исчерпывающие материалы, добытые в процессе проверки, свидетельствуют о грубом произволе и провокациях, в результате которых добывались признания арестованных.

Ряд бывших сотрудников НКВД, допрошенных в ходе проверки, показали о существовании в 1937–1938 гг. такого порядка, когда сам факт помещения подследственного в Лефортовскую тюрьму уже обязывал следователя избивать его. Ночью по кабинетам следователей ходил ЕЖОВ вместе с другими руководящими работниками и лично показывал, как следует “добывать нужные” показания».

Бывший работник НКВД СССР, принимавший участие в расследовании дела антисоветского правотроцкистского блока, по этому поводу показал:

– Период конца 1937 года и начала 1938 года, когда велось следствие по данному делу, являлся периодом массового избиения арестованных. Я помню, как тогда в тюрьму часто приезжал, обычно ночью, ЕЖОВ и ходил по кабинетам следователей. Весь разговор его обычно сводился к следующему: “Кого допрашиваете, что дает? Дайте ему как следует!”

Начальник санчасти Лефортовской тюрьмы в 1937–1938 годах:

“Я видела многих арестованных в тяжелом состоянии после нанесенных им побоев на следствии. КРЕСТИНСКОГО с допроса доставили к нам в санчасть в бессознательном состоянии. Он был тяжело избит, вся спина его представляла из себя сплошную рану, на ней не было ни одного живого места. Пролежал, как я помню, он в санчасти дня три в очень тяжелом состоянии.

К ЯГОДЕ я заходила часто. Обычно он жаловался на сердце… один раз видела у него на лице под глазом большой кровоподтек”.

Бывший сотрудник НКВД, принимавший участие в допросах ЯГОДЫ:

“ЯГОДА мне неоднократно жаловался о том, что его избивают на допросах. Я ему не верил и говорил ему об этом. Однажды, это было в Лефортовской тюрьме, я допрашивал ЯГОДУ. Ко мне в кабинет зашли ЕЖОВ, ФРИНОВСКИЙ и КУРСКИЙ, и по предложению ЕЖОВА я вышел из кабинета. Когда, спустя некоторое время, мне разрешили вернуться, я увидел на лице ЯГОДЫ синяк под глазом. ЯГОДА, показывая мне синяк, спросил меня: 'Теперь вы верите, что меня бьют?’.

Данный период характеризовался наибольшим разгулом насилия в следствии, и именно тогда избиения приобрели такой характер, что случаи убийства на допросах стали не единичными.

Докладная записка Н.И. Ежова и А.Я. Вышинского И.В. Сталину и В.М. Молотову о передаче дела Бухарина, Рыкова, Ягоды и других на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР. (Утверждено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 28 февраля 1938 г.) 27 февраля 1938. [РГАСПИ]

Следует отметить, что арестованных толкало на самооговор и оговор других не только прямое физическое, но и психическое насилие. Угрозы репрессии родных, угрозы побоев, доносящиеся крики избиваемых арестованных – все это использовалось следователями для получения “признаний”.

Особо тщательно органами следствия готовились арестованные к суду и очным ставкам, которые проводились при участии руководителей партии и правительства. Здесь все делалось строго по разработанному плану, арестованные неоднократно репетировали “свои” показания.

Из показаний арестованного бывшего заместителя наркома внутренних дел СССР ФРИНОВСКОГО видно, что на эти очные ставки выводились специально проинструктированные арестованные:

“Арестованных готовили специально, вначале следователь, после начальник отдела. Подготовка заключалась в зачитке показаний, которые давал арестованный на лицо, с которым предстояла ставка, объясняли, как очная ставка будет проводиться, какие неожиданные вопросы могут быть поставлены арестованному и как он должен отвечать.

По существу происходил сговор и репетиция предстоящей очной ставки. После этого арестованного вызывал к себе ЕЖОВ или делал вид, что он случайно заходил в комнату следователей, где сидел арестованный, и говорил с ним о предстоящей ставке, спрашивал, твердо ли он себя чувствует, подтвердит ли и, между прочим, вставлял, что на очной ставке будут присутствовать члены правительства.

Обыкновенно ЕЖОВ перед такими очными ставками нервничал, даже и после того, как разговаривал с арестованным. Были случаи, когда арестованный при разговоре с ЕЖОВЫМ делал заявление, что его показания неверны, он оклеветан”.

Перед судом подготовка арестованных шла по двум направлениям. С одной стороны, путем разных обещаний (как правило – сохранения жизни), уговаривали твердо стоять на определенных показаниях. С другой стороны – заранее формулировать ответы арестованных и последние опять-таки репетировали их.

Тот же ФРИНОВСКИЙ об этом показал:

“Долго говорил он (ЕЖОВ) с ЯГОДОЙ, разговор этот касался, главным образом, убеждения ЯГОДЫ в том, что его не расстреляют”».

Я так развернуто процитировал доклад председателя КГБ генерала Серова высшему советскому руководству, потому что этот документ многое объясняет…

Мало кто находил в себе силы отказываться от участия в таких спектаклях. Председатель КГБ Серов информировал руководство страны:

«Из имеющихся в архивах КГБ материалов видно, что СОКОЛЬНИКОВ осенью 1937 г. из тюрьмы был доставлен в Москву для использования в качестве свидетеля на предстоящем процессе БУХАРИНА, РЫКОВА и других, но в связи с его отказом выступить в суде возвращен обратно. Когда же СОКОЛЬНИКОВ и РАДЕК стали в тюрьме разоблачать фальшь прошедших процессов, их убили».

Уже после Ягоды и Ежова, когда наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия, к Радеку и Сокольникову в камеры – в Верхне-Уральской и Тобольской тюрьмах – подсадили осужденных за разные преступления бывших сотрудников ведомства госбезопасности, которые, спровоцировав драку, забили насмерть двух бывших членов ЦК партии. Убийцы тут же вышли на свободу.

Процесс правотроцкистского блока (никогда не существовавшего!) начался в марте 1938 года. Главным судьей являлся председатель Военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюрист Василий Ульрих, обвинителем – прокурор СССР Андрей Вышинский.

Сталину