Побег - Олег Викторович Давыдов

была этим совершенно фраппирована: она встала и вышла, я же, вспомнив блефорит Сары Сидоровой, уже тише добавил — склонившись к присевшей на освободившееся место контролерше:

— … или зеленку.

— Ладно. Нет рубля, дай сколько есть, — прошептала она так же конфиденциально.

— Нет ничего, — благодушно сказал я, заводя свою руку ей за спину, — нету, ей богу! — продолжал я, касаясь ладонью жирной ее складчатой талии, — нет сейчас ни копейки, но вы дайте мне свой телефон. Как деньги появятся, тотчас я вам позвоню и верну этот рубль.

— Нахал, — хохотнула она, очень оставшись довольна моей площадною галантностью.

— Что, не дадите? Тогда мне пора.

Уже удаляясь, я приветно махнул расползающейся в тщетно сдерживаемой улыбке мягкотелой своей контролерше.

На Саре, открывшей мне дверь, как говорится, и лица–то не было.

С чего бы это? — подумал я и спросил:

— Что с тобой?

— Ничего.

Вы помните, я уже говорил, что Сара Сидорова была ученая дама — филолог. Вообще–то, конечно, древние языки не лучшее занятие для молодой женщины — сидение над книгами искривляет позвоночник, пыль библиотек портит цвет лица, непонятные тексты залегают морщинами вокруг глаз. Прибавьте к этому почти неизбежный геморрой и общение с мумифицированными филологами мужского пола. Нет, это не женское дело, но, слава богу, иссушающее дыхание классической филологии едва лишь коснулось моей героини. Зато у нее были несравненные преимущества: с ней было о чем поговорить. Согласитесь, читатель, — древнегреческие книги куда интересней бухгалтерских.

Впрочем, вести какие бы то ни было разговоры с Сарой, имеющей такое расстроенное лицо, не представлялось возможным. Может, она дуется на меня? — ведь последний–то раз мы расстались так странно, а я даже и не позвонил. Может, Сидоров…

— Кстати, как поживает Николай… — никак, читатель, не вспомню: Иваныч или Федорыч было отчество Сидорова.

— Не знаю.

— То есть?..

— Он меня бросил, — с видимым усилием, но и с мазохистским сладострастием сказала она.

Я опешил: так уж и бросил?!. Вот те на! — что за шутки подчас выкидывают люди. Но от кого никак нельзя было ожидать, так от Сидорова — экий ловеласище. Интересно, а кто же его соблазнил? Уж не Томочка ль? Странно, а мне ни гу–гу. Да ведь это ж — вы помните — давняя страсть.

Шутки шутками, читатель, а ведь мне до щемящей боли всегда бывает жаль несчастных покинутых женщин. Скорее всего потому, что я сам ужасный подлец в этом отношении. Но, с другой стороны, что здесь можно поделать? Ничего. Так не о чем тогда и сокрушаться и некого жалеть.

— И что же, — спросил я, — он здесь не живет?

— Да заходит.

— Как же так?

— Все Тамара привораживала. Красотка!

— Но она же, по-моему, дура…

— Ну и что? — подхватила Сара с готовностью и, взглянув на меня, что называется, испытующе, добавила: — а Коля по–твоему умный?

Всегда странно бывает обнаружить в человеке совсем не то, что привык о нем думать. Раньше я представлял себе Сару довольно плоско, как–то очень поверхностно (ни разу даже с ней по–человечески и не поговорил), и вот теперь этот срыв проявил мне ее глубину. Я подумал, что Сидоров просто дурак ненормальный (что и подтверждается отчасти его поведением в ту достопамятную ночь), — ненормальный, раз предпочел своей жене эту вертлявую пустышку. Ну если б не Томик! — я бы понял его может быть, а тут… Да еще ведь как официально: «бросил!» И еще я подумал, что до знакомства со мной Сара иначе отнеслась бы к поступку своего Коли. Для нее это была бы, наверно, трагедия — несомненно трагедия! — теперь же ей просто обидно. Да и уж как не обидно? — конечно обидно, мои богинеподобные чтицы! — а если бы ваш бы козел бы да вас бы вот так вот бы бросил — ради какой–то там Лядской?

После многозначительного взгляда Сидоровой, после ее слов, я понял, что она не слишком переоценивает своего муженька и спросил:

— Так что ж ты теперь собираешься делать?

— Что делать? — все останется по–прежнему, пока он ей не надоест. Или она ему. А там я увижу, что делать…

— И давно это?..

— Знаешь, давай поговорим о чем–нибудь другом.

Впрочем, чувствовалось, что Саре очень хочется поговорить о том, что она сделает, когда Николай к ней вернется. Она сейчас предвкушает тот момент, когда он вернется размякший — и!!! И как сейчас она травит свою наболевшую рану! Но нет! Нет, читатель, хоть я прекрасно понял, что это ее: «Знаешь, давай поговорим о чем–то другом», — было приглашением говорить именно о семейной их драме, — хоть я это и понял, но совсем не хотел продолжать разговор в том же духе. Напротив, я как раз хотел его переменить, ибо, во–первых, и сам был слегка виноват в происшедшем (потому что не мог же наш Сидоров ничего не заметить в ту бурную ночь, или, по крайности, он не мог не заметить в жене перемены, происшедшей от нашего с ней столкновенья, — заметил, конечно, и бросился… просто отдался, томящейся Томочке Лядской), — а во–вторых, не для таких разговоров сюда я пришел. Я хотел разузнать кое–что о себе.

И я приблизился к Саре, обиженной сразу на весь белый свет — на меня, на себя, на Сидорова, на Томочку — сочувственно взял ее за руку… Искра проскочила меж нами.

Глава 2

Мать Честная

Сандро Боттичелли. РожДение Венеры

Сегодня я был что–то слишком наэлектризован, — уже обнимая троллейбусную контролершу, пустил в нее искру и вот вдруг опять. Почему? Во всяком случае я сказал Саре:

— Ты заряжена прямо как лейденская банка. Почему?

— Не знаю, — ответила она, потирая место, в которое ударила моя маленькая молния. — Это скорей похоже на историю Зевса с Дионой.

Она взглянула на меня, и я увидел, как тлится затаенный огонь в ее бархатных глазах. Очень удачно я поступил, коснувшись ее руки, — пустяк, а напряжение спало, и она улыбается, и обиды забылись, как будто…

— Зевс и Диона?

— Это миф, — сказала она, — о рождении Афродиты.

— Я знаю другой миф: там Уран все никак не мог насытиться своей супругой