Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков

М. Цветаевой, после того как она впервые с О.Э. приехала в Москву. Подробно описывает грязные комнаты, неряшливость, грубую встречу… Дальше слышимость пропала, к сожалению, но все же что-то меня покоробило. Как-то это мелко. Посмертная расправа с погибшими соперницами. # Западная пресса (Англия и ФРГ) негодует по поводу отсутствия информации о гибели ИЛ-62 у деревни Черные Грязи[68]. (…) ##

17 окт. (…) # «Таймс» сообщает, что в день катастрофы на Шереметьевском аэродроме не работала система автоматической посадки самолетов, а видимость была плохая. (…) Погибло 176 человек: из них более 50 человек иностранцы[69]. # (…) # Весь день вожусь с архивом. (…) # Читаю театральные журналы 1917–18 гг. Очень интересно. ##

18 окт. 1972. (…) # [радио] «Св[обода]» передает статью какого-то Тополева[70] из одного из самоиздатовских журналов, в которой тот рекомендует самоиздату превратиться в коллиздат, т. е. размножаться на ротаторе или стеклографе для увеличения «тиража» и стараться охватить более широкий круг читателей (продавать за деньги самоиздатовские выпуски). Это или глупость, или провокация. Непотопляемость и практическая неуничтожимость с-та при нашей достаточно мощной полицейской системе как раз и основывается на его доморощенности и камерности. Любое расширение базы и усложнение техники «издания» приведет к раскрытию и гибели. Вопреки Тополеву я нахожу, что самоиздат и так достаточно сузился в последние годы: было время, когда его выпуски сами как бы плыли в руки, а теперь я, например, уже годы ничего не вижу и знаю о нем только из радиопередач. (…) Еще Тополев хлопочет об уничтожении «параллелизма» в самоиздате, т. е. чтобы одна и та же рукопись не размножалась разными, не знающими друг друга кружками или лицами. Но и это тоже глупость или провокация, ибо куда легче прекратить одно мощное самоиздатовское издание, чем обнаружить многие мелкие и по существу неуловимые. И к тому же широта базы самоиздатовской литературы явно сузилась: многие напуганы репрессиями и стали осторожничать, сочувствуя в душе. Какую-то роль играет в этом «Хроника текущих событий». Мне приходилось не раз слышать, что она, давая общую картину множества репрессий по всей стране, запугивает читающих ее. Так в 41-м году незнание полной правды о масштабах наших поражений действовало в сторону бодрости и оптимизма. Я отлично это помню[71]. #

19 окт. (…) # Вчера ночью Бибиси передавало почти полчаса историю смерти Л. Троцкого. Чтобы послушать это, я пожертвовал трансляцией футбола из Дублина. Передача сделана по новой книге Н. Мосли[72]. (…) # Целый день вожусь с архивом. Рву ненужное, разбираю по папкам то, что интересно. #

[20 окт.] (…) # Вся моя беда оттого, что я потерял «рефлекс цели», говоря павловскими словами. Я могу хорошо работать и пожалуй могу писать лучше, чем когда бы то ни было (то, что умею, разумеется), но не знаю, ради чего. Недавно сказал это Ц.И. Она удивилась. ##

22 окт. Две ночи ночевал в городе. # (…) # Слух, что в Киеве исключен из партии Виктор Некрасов. Он недавно женился и как-то странно — не по любви (…) Все сочувствуют Анне Берзер, много лет влюбленной в него. # В Москве нашел письма от Т. и от В. #

24 окт. Вчера днем появился Илья Соломоник[73]. Я его люблю, но он звонил Ц.И. и она научила его «повлиять на меня в отношении большей энергии в квартирном вопросе», и его нелепые советы испортили мне настроение[74]. #

24 окт. Утром замазываю окно, на котором отстали стекла и в рассохшейся раме образовались дыры. # (…) Послал книги Тане (…) и письмо В. # (…) # За эти три дня совсем облетели деревья и сад сквозной, голый. # Сильный ветер. Иногда идет дождь. # На душе все черно и пусто: нечем жить. Как-то это все накапливалось, а сейчас совсем непереносимо. # (…) # Уже жалею о посланных письмах: в них прорвалось мое раздражение. Надо быть сдержанней. # Не топлю, но с помощью электроплитки в комнате 12–13 градусов. ##

26 окт. (…) Ц.И. конечно относится ко мне лучше чем кто бы то ни было за долгое время и готова многое для меня сделать, но часто она сердит меня, хотя я и не позволяю себе раздражаться на нее, как на других. Зачем она звонила Х.А. [Локшиной] и жаловалась, что я пропал? Зачем она посвящает сторонних друзей в мои дела? Приехал ко мне Илья С[оломоник] и сразу выложил, что она по телефону жаловалась на меня за мою инертность в квартирных делах. Зачем? Я уже дважды писал ей письма с обидой, но слава богу не посылал. ##

28 окт. Днем вдруг одолела тоска и я решил съездить в город в Лавку и заодно пообедать в ЦДЛ — там давно уж как следует не обедал. # [встречает в Лавке писателей А. Арбузова — от этого неприятный осадок] Он еще просит обязательно позвонить до 10-го. 10-го он уезжает в Берлин. (…)

29 окт. (…) # Перечитываю много раз читанный дневник Суворина[75]. И как всегда нахожу новое, незамеченное. Я очень понимаю этого человека — и в его лжи и притворстве, и в приступах искренности — во всем. Вот герой романа. Давно об этом думаю. #

30 окт. (…) # Вдруг ни с того ни с сего стал читать воспоминания С.Т. Аксакова о Гоголе. Как это хорошо! Ум, тонкость и умилительное простодушие. Это бесспорно из числа лучших русских мемуаров. # Наверно, где-то на дне души я еще сохранил какую-то любовь к Арбузову, потому что все время обращаюсь мыслями к нашей встрече третьего дня. Но звонить я ему, конечно, не стану. #

30 окт. (…) # В Лондоне вышла биография Солженицына, против которой сам А.И.С. протестовал[76].

31 окт. (…) # Днем неожиданно появляется Лева Левицкий. (…) # Он рассказывает, что мое имя дважды мелькает во второй книге Н.Я. (…) # Леве читали по телефону эти фразы, и он уверяет, что ничего иного и обидного там нет. Полтора года, как я перестал ходить к Н.Я., и старуха могла рассердиться и наплести что-нибудь. # (…) # Откуда-то стало известно, что Солженицын не против, чтобы его выслали. Устал? #

3 нояб. (…) # Итак, я вползаю в примирение с Левой. Ну что ж! Он все-таки неплохой парень! Надо бы только