Дресс-коды. 700 лет модной истории в деталях - Ричард Томпсон Форд

Дресс-коды, утверждавшие религиозные наряды католических сестер или «монахинь», как их называли в повседневной жизни, сделали одежду символом религиозной преданности. Так как у каждого элемента этого особого костюма было четкое символическое значение, одежда монахини может показаться самым чистым из символов статуса, возвышая иконографию веры над своеобразием личного стиля. Но даже в этом случае срабатывал принцип самовыражения, и временами он вступал в противоречие с традиционным символизмом. Религиозную одежду окружали правила и обычаи, одновременно древние и современные, и тут снова любая попытка закрепить определенное значение за дресс-кодами осложнялась требованиями моды.

Хотя в эпоху раннего христианства у Церкви не было власти диктовать немногим и разобщенным ее приверженцам, как одеваться, многие христиане добровольно принимали особый дресс-код. Они отказывались от мирской роскоши и демонстрировали свою религиозность. По мнению историка Элизабет Кюнс, «акт смены одежды был принесением религиозного обета теми, кто стремился к святости»[88].

В самом деле в раннехристианской церкви и на протяжении Средних веков многие монахи и монахини не приносили формальных клятв, поэтому особая одежда часто оставалась единственным знаком религиозности[89]. К VI веку одежда уже признавалась как символ жизни, посвященной религиозному служению. В письме архиепископа Кентерберийского Гунильде, дочери короля Харольда, написанном в XI веке, говорилось: «Хотя вы не были посвящены епископом… тот факт, что вы публично и в частной жизни носите монашеское одеяние, и поэтому всем, кто вас видит, легко понять, что вы посвятили себя Богу, как поняли бы они принадлежность вашу любому ремеслу, уже является заявлением и несомненным принесением обета»[90].

В Средние века, когда одежда стала символизировать религиозность, дресс-код христианской скромности был с большей настоятельностью предложен большинству богобоязненных христиан.

По мнению Кюнс, по мере того как некоторые благочестивые христиане начали поддаваться земной роскоши, «епископы осуждали изысканные вещи монахинь, в частности золотые заколки для волос, серебряные пояса, кольца с драгоценными камнями, обувь на шнурках, яркую одежду, длинные шлейфы и меха…»[91]. Тем временем регулирующие законы и церковные эдикты одинаково пытались контролировать промахи в одежде религиозных мужчин и женщин.

К примеру, король Кастилии Альфонс X в 1283 году настаивал на том, чтобы «все церковнослужители королевства имели тонзуру… И не до́лжно им носить ярко-красное, зеленое или розовое…

Они не должны носить ярко-красные или желтые туники, обувь с завязками или закрытые съемные рукава… Они должны носить консервативную одежду…»[92]. Английский мистик XV века заявил, что ему было видение, как разодетые монахини понесли наказание: «В чистилище они были в платьях из причиняющих боль крючков и в головных уборах из ядовитых змей»[93]. Эти проповеди против роскоши помогли сформировать коды, определившие монашескую одежду.

Такое одеяние, какую бы форму оно ни принимало, это всегда строгий и скромный наряд. В число элементов, общих почти для всех вариантов, входят длинная рубашка, наплечник – длинная полоса ткани с отверстием для головы, которая драпируется спереди и сзади и заканчивается на уровне лодыжек, – и покрывало, которое закрывает волосы и голову сзади. У этого силуэта древнее происхождение.

Первые христиане начали носить наряд, напоминающий длинные рубахи ранних языческих общин и туники классических философов. Со временем различные элементы монашеского одеяния были закреплены с помощью дресс-кодов и пропитаны духовным значением: Т-образная форма рубашки напоминает крест распятия, а наплечник позднее стал символизировать крест и готовность к служению. Веревка или пояс олицетворяют узы, которые не позволяли Христу двигаться и держали его на кресте. Цвет одеяния тоже имеет значение. Белый олицетворяет чистоту и невинность, коричневый – бедность и смирение, черный – это знак скорби о смерти Христа и отказа от тщеславия[94].

Хотя строгость – это общая черта, монашеское одеяние приобрело множество разнообразных форм на протяжении его истории и в зависимости от монашеского ордена. По мнению Кюнс, некоторые одеяния были «созданы как монастырская униформа, с расчетом на то, чтобы отличать женщин, посвятивших свою жизнь Богу. Одежда других орденов… появилась из желания смешаться с обществом и теми, кому сестры служили»[95].

Некоторые аспекты монашеского одеяния были изначально общими для мужчин и женщин. Рубахи носили оба пола. Монахини прикрывали волосы покрывалом, что символически отражалось в тонзуре монахов – особой стрижке, при которой макушку головы брили наголо, оставляя волосы в виде бахромы вокруг темени. Но в большинстве случаев одеяние монахинь служило символическим утверждением особого рода женственности, добродетельной, целомудренной и независящей от разлагающего влияния мужчин.

Монашеское одеяние было еще и ответом на подчиненный социальный статус женщин. Становясь христовыми невестами, монахини избегали участи стать невестами грешных земных мужчин или объектами сексуальных домогательств, которые приходилось терпеть незамужним женщинам. Как монастырь становился убежищем, свободным от доминирования мужчин, так и одеяние монахинь давало возможность свободно передвигаться за его пределами. В самом деле некоторые одеяния монахинь были изначально своего рода маскировкой. К примеру, во Франции XVII века монахини приняли традиционный наряд вдов – скромное черное платье и вуаль, – чтобы они могли свободно путешествовать.

Если респектабельной одинокой или замужней женщине требовалось сопровождение мужчины, закон и обычай позволял вдовам свободно путешествовать в одиночку[96]. С точки зрения католической теологии, у монахинь был самый безупречный сопровождающий. Они были христовыми невестами, и Жених сопровождал их всюду. Начиная с X века и вплоть до конца 1960-х годов посвящение в монахини во многих орденах проходило как некое подобие брачной церемонии.

Будущую монахиню отдавал отец во время торжественной мессы. Девушка меняла имя. Она была одета в белое платье и вуаль. В некоторых орденах она даже получала серебряное обручальное кольцо. На торжественном приеме после пострига могли даже подавать свадебный пирог[97].

К Средним векам «религиозная жизнь» для знати являлась альтернативой браку. Монастырь был для женщин, стремящихся к независимости, «идеальным местом, чтобы стать великими писателями, мыслителями и мистиками»[98]. Но монастырь и монашеское одеяние – каменное укрытие и укрытие из ткани – могли стать для сестер ловушкой. Историк Хелен Хиллс описывает практику пострига в неаполитанском женском монастыре в XVII веке как акт, привлекавший внимание к чувственности, которую он отодвигал на второй план: «Тело монахини, и особенно ее лицо, [было] местом потенциального сражения между духовным и мирским женихами.

Вуаль показывала, что Христос был женихом монахини, но и вуаль становилась знаком сама по себе. Это было признание красоты и соблазна лица монахини под ней… Практика наложения вуали обозначала сексуальную привлекательность закрытой в монастыре монахини под вуалью»[99].

Появление более аскетичного монашеского одеяния с вуалью, полностью закрывавшей лицо, совпало со все более строгим заточением монахинь в стенах монастыря. Это было одним из новшеств Вселенского собора католической церкви, объявившего Контрреформацию – ответ католической церкви на угрозу протестантизма. Монахиням запретили покидать монастыри за исключением крайней необходимости. Запрет могли подкрепить военной силой: понятно, что церковь предвидела сопротивление[100].

В закрытых монастырях были красивые кованые ограды, решетки, экраны и занавеси. Они, как и вуаль, гарантировали, что никто ничего не разглядит ни снаружи, ни изнутри, но при этом привлекали к себе внимание: «Парадоксальным образом… отверстия в стенах и точки потенциального доступа к монахиням стали самыми заметными частями монастыря»[101].

Хиллс пишет, что каменная ограда монастыря отражала и дополняла ограждающие свойства монашеского одеяния. И то и другое создавало продуманный визуальный эффект сокрытия и открытия, скромности и соблазнительности:

«Архитектура монастыря прежде всего представляла собой контроль над сексуальностью… Архитектура женских монастырей отвечала на вызов искусными укреплениями… сосредоточенными на тех участках монастыря, где был наиболее возможен контакт между его обитательницами и посторонними. Двери и окна – это символические отверстия, которые необходимо было защитить… [Но] если решетки и облицовка могли показаться всего лишь укреплением окна, они же привлекали [к нему] внимание… и действительно его украшали… Укрепление могло также быть прославлением соблазна символических отверстий и их закрытия»[102].

В данном случае