Измена. Сквозь осколки прошлого - Стася Грей

— Я... найду деньги.

— Как? — Виктория смотрит прямо. — Ты потратил больше миллиона на любовницу за год. На нашу дочь найдёшь?

Стыд жжёт изнутри.

— Найду. Кредит возьму. Всё продам, но найду.

— Не нужно, — она качает головой. — У меня есть накопления. Плюс страховка от клиники. Плюс могу взять дополнительные операции — платные, частные. Справимся.

— Виктория, это моя дочь тоже. Я обязан...

— Знаю. Поэтому предлагаю так: я плачу за лечение, ты находишь донора костного мозга, если потребуется. И будешь здесь, с Дашей. Каждый день, как обещал.

— Буду. Каждый день. Но с работой как? Я не могу просто бросить...

— Возьми отпуск за свой счёт. Или удалённую работу. Но Даше нужны мы оба сейчас. Не деньги — мы. Понимаешь?

Понимаю. Впервые за месяц ясно понимаю: деньги, карьера, любовницы — всё это ничто по сравнению с жизнью ребёнка.

— Хорошо, — говорю твёрдо. — Я поговорю с начальством. Возьму отпуск. Буду здесь.

Виктория кивает. Потом вздыхает:

— И ещё. Нам нужно отложить развод.

Сердце пропускает удар.

— Что?

— Пока Даша болеет, нам нельзя разводиться. Ей нужна стабильность. Семья. Хотя бы видимость семьи.

— Ты хочешь притвориться, что мы всё ещё вместе? — не верю своим ушам.

— Не притвориться. Просто... не афишировать развод. Жить отдельно, но для Даши быть семьёй. Приходить вместе на обходы, сидеть рядом во время процедур, поддерживать друг друга. Она не должна думать, что развалилась не только её семья, но и её здоровье.

Логика железная. Но больно. Потому что означает: я не могу быть с Ингой открыто. Не могу строить новую жизнь. Должен вернуться в старую — хотя бы внешне.

— А Инга? — спрашиваю.

Виктория смотрит на меня холодно:

— Твоя Инга может подождать. Или не может — тогда пусть уходит. Даша важнее.

Конечно важнее. Я и сам это знаю. Но услышать вслух...

— Хорошо, — говорю. — Отложим развод. Будем семьёй для Даши.

Виктория протягивает руку:

— Договорились?

Я пожимаю её руку. Холодная, но крепкое рукопожатие. Как при заключении делового контракта.

Мы больше не муж и жена. Мы партнёры в борьбе за жизнь нашего ребёнка.

Возвращаемся в палату. Даша спит. Виктория садится на свой стул, я на свой. Между нами — метр расстояния и пропасть разрушенного брака.

Но мы сидим рядом. В первый раз за месяц — рядом.

Ради неё. Ради нашей дочери.

И может быть, это начало чего-то нового. Или конец чего-то старого.

Время покажет.

Глава 10

Виктория

Я смотрю, как в вену Даши вливается ядовитая жидкость. Красная, густая, химиотерапия первой линии — протокол ALL-BFM. Доксорубицин, винкристин, аспарагиназа. Названия, которые я знала только из учебников онкологии. Теперь они убивают клетки в теле моей дочери. Раковые клетки. И здоровые заодно.

Даша лежит неподвижно. Глаза закрыты, лицо восковое. Пятый день первого цикла химиотерапии. Пятый день ада.

Первые сутки она держалась. Говорила: "Мам, не страшно. Правда". Улыбалась, когда я гладила её по голове. Смотрела мультики по планшету. Я верила — пронесёт. Дети переносят химию легче взрослых. Статистика на нашей стороне.

Вторые сутки началась рвота. Неукротимая, изматывающая. Каждые полчаса Даша хваталась за лоток, её выворачивало наизнанку. Желчь, кровь, слизь. Я держала её за плечи, вытирала рот, шептала что-то бессмысленное. "Потерпи, солнце. Скоро пройдёт. Я рядом".

Не проходило.

Третьи сутки волосы начали выпадать. Сначала на подушке — несколько светлых прядей. Потом больше. К вечеру — целые клоки. Даша проснулась, увидела на простыне свои волосы и зарыдала. Не по-детски — отчаянно, безысходно.

— Мам, я стану лысой?

Я не могла соврать.

— Да. Но они вырастут снова. Обещаю.

Она плакала час. Я сидела рядом, гладила оставшиеся волосы, чувствовала, как они скользят между пальцами, отделяются от кожи. К утру я остригла её наголо. Сама. Ножницами. Потому что видеть, как волосы сыплются клоками, было невыносимо.

Лысая Даша смотрела в зеркало и не узнавала себя.

Четвёртые сутки температура поднялась до тридцати девяти. Нейтропения — лейкоциты упали до нуля. Иммунитет не существует. Любая бактерия может убить. Антибиотики широкого спектра, жаропонижающие, переливание тромбоцитарной массы. Я стояла у постели и смотрела на монитор: пульс сто тридцать, давление падает, сатурация девяносто два процента.

Моя дочь умирала.

Я вызвала профессора Кузнецову. Она пришла в три ночи, осмотрела, скорректировала дозы. Сказала спокойно:

— Критическая фаза. Либо организм справится, либо нет. Следующие сутки решающие.

Я — кардиохирург. Привыкла контролировать ситуацию. Я режу, зашиваю, останавливаю кровотечения, запускаю сердца. Я — бог в операционной.

Но здесь я бессильна. Я могу только сидеть и смотреть, как моя дочь борется за жизнь. Без меня.

Пятые сутки. Сейчас. Температура спала до тридцати семи и пяти. Лейкоциты поднялись до нуля и восьми. Критическая точка пройдена. Даша спит. Дышит. Живёт.

Пока.

Я не ухожу из палаты четыре дня. Сплю на раскладушке рядом. Ем здесь же — что-то приносит мама, но я почти не ем. Не хочется. Не могу. Каждый кусок застревает в горле.

Коллеги звонят. Главврач велел взять отпуск за свой счёт. Я отказывалась, но он настоял:

— Виктория Сергеевна, вы на грани срыва. Посмотрите на себя. Вы весите килограммов сорок пять, у вас круги под глазами, руки дрожат. Вы не можете оперировать в таком состоянии. Берите отпуск. Месяц. Два. Сколько нужно.

Я взяла. Первый отпуск за семь лет работы.

Использую все связи. Звоню профессорам, с которыми работала на конференциях, консилиумах. Ищу лучшего детского онколога страны. Нахожу.

Профессор Соколов, Москва, НИИ детской гематологии. Светило. Автор протоколов лечения ОЛЛ у детей. Выживаемость в его отделении — девяносто два процента. Лучший показатель в России.

Звоню ему лично. Объясняю ситуацию. Он соглашается консультировать дистанционно. Просит выслать все анализы, результаты биопсии, иммунофенотипирование. Я высылаю в ту же ночь.

Через сутки получаю ответ: протокол выбран правильно, корректировать не нужно, продолжать по схеме. Прогноз осторожно благоприятный.

Осторожно благоприятный. Это лучшее, что я слышала за неделю.

Дверь палаты открывается. Входит Денис. В руках пакеты — игрушки, книги, фрукты. Он приходит каждый день. Ровно в два часа дня. Остаётся до шести. Потом уходит.

Мы обмениваемся только необходимыми фразами.

— Как она? — спрашивает он, кладя пакеты на тумбочку.

— Стабильно. Температура спала. Лейкоциты растут.

— Рвота?

— Ночью была один раз. Меньше, чем вчера.

— Хорошо.

Он садится на второй стул. Достаёт из пакета книгу — "Гарри Поттер", Даша любит. Кладёт на столик. Потом мягкую игрушку — единорога, розового, с блестящим рогом. Даша коллекционирует единорогов. Коллекционировала. До болезни.

— Думаешь, ей понравится? — он смотрит