Шпаргалка для ленивых любителей истории. Комплект из 3 книг - Александра Маринина

который признался, что составлял документ 7 лет назад? Графиня-то уже померла… Можно ли верить «Фландрской хронике» в той части, где говорится, что Робер не знал о подделке и искренне считал документ подлинным? Как Жанна де Дивион оказалась в Париже? Сама уехала, разозлившись на Маго и замыслив месть, или Робер дал ей денег и все устроил в благодарность за помощь? Ну и другие вопросы тоже появляются, в частности о причинах смерти графини Маго и ее дочери Жанны. Я ни на чем не настаиваю, вы можете сами ознакомиться с обеими версиями, интернет доступен, искать вы умеете, «Фландрские хроники» переведены на русский язык и изданы даже в бумажном варианте. Ваше собственное мнение и ваши выводы будут для вас куда более значимыми, нежели любые мои попытки провести анализ и в чем-то вас убедить.

Но весь мой рассказ о судебных затеях Робера д’Артуа – это всего лишь прелюдия к балладе, сама же баллада – это последствия. Робер дюже рассердился на короля за то, что не удалось получить графство, и наговорил про него много гадостей. Здесь нужно сделать одно уточнение, важное для понимания характера и образа мысли нашего Робера: внучка графини Маго, та самая Жанна Вторая, дочь короля Филиппа Пятого, была замужем за Эдом Четвертым Бургундским. А кто такой Эд Четвертый? А он – брат королевы, супруги Филиппа Шестого. Отнять у него Артуа и передать Роберу? Да вы с ума сошли! Как можно было на это надеяться? Вообще-то, надеяться было можно, потому что король – сын Карла Валуа, а жена Робера – дочь Карла Валуа, то есть родная сестра короля. Кто окажется дороже для Филиппа, брат жены или муж сестры? Со стороны выглядит так, будто шансы равны. Но королева (о ней поговорим чуть дальше) обладала сложным характером, была коварна, зла и мстительна, о чем все прекрасно знали. Она не простила бы мужу, если бы тот вынес решение не в пользу ее брата Эда, могущественного и влиятельного феодала, ссориться с которым совсем ни к чему. Однако же Робер отчего-то самонадеянно считал, что у него все получится. Потому и впал в ярость, когда ничего не вышло. И за языком не следил, высказываясь в адрес венценосной семейки. Король вызвал Робера на суд – тот демонстративно не явился. Тогда Филипп Шестой подписал указ об изгнании Робера из Французского королевства. Далее процитирую все того же хрониста: «Мессир Робер был очень разгневан тем, как король с ним обошелся, и сказал, что коль он сумел сделать Филиппа де Валуа королем, то он же постарается его и низвергнуть». Ну что-то вроде хорошо знакомого нам гоголевского «Я тебя породил – я тебя и убью». Не Тарас Бульба первым произнес эти слова, как видим.

Так вот, Робер д’Артуа все-таки плохо знал своего друга короля Филиппа. Зря он рассчитывал на чувство благодарности и на любовь к родной сестрице. После того как Робер сбежал, король отправил в заключение и жену преступника-изменника, и его детей, то есть свою сестру и племянников. Очень уж нужно ему было графство Артуа. Или не ему, а его дорогой супруге и ее любимому братцу? Здесь мы видим типичную картину того, что обычно происходит с теми, кто помогает правителю прийти к власти. Чувство благодарности – тяжелый груз, мало кто умеет нести его достойно, а главное – сбалансированно, не скатываясь в безоглядное попустительство тем, кому обязан. Для многих куда проще убрать бывших помощников и сподвижников с глаз долой.

А теперь вопрос к психологам: видите ли вы связь между характером и жизнью Карла Валуа и особенностями личности его сыночка, короля Филиппа Шестого, оглядывающегося на жену и бессердечного по отношению к своей кровной родне?

Вы думаете, я так застряла на рассказе о Робере д’Артуа из любви к сплетням и пикантным подробностям? Отнюдь. Сейчас вы сами увидите, насколько важен этот персонаж. Робер смертельно обиделся на короля Филиппа, которому так самоотверженно помогал завладеть короной, переправил в Англию свою казну, сам еще какое-то время пожил на континенте, пытаясь обрасти когортой единомышленников и помощников, а потом рванул, переодетый торговцем, в Англию, под крылышко Эдуарда Третьего Английского в качестве политического беженца. И начал дуть Эдуарду в уши насчет его прав на французскую корону.

Дул усердно и умело. Робер люто возненавидел короля Филиппа Шестого и превратился в его злейшего врага, а при дворе Эдуарда Третьего стал самым ярым сторонником развязывания войны с Францией за французскую корону. Эдуард поддался, мысль понравилась, тем более была не нова и обдумывалась еще в 1328 году, когда скончался Карл Четвертый, теперь нужен был только повод для предъявления претензий на престол. А поводов было хоть отбавляй, главный из них – снова взбунтовавшаяся Фландрия, которую Англия поддерживала. Ну и Гиень до кучи. Филипп Шестой очень хотел получить ее назад, под полную власть своей страны, нашел, к чему придраться, выкатил Эдуарду Третьему «предъяву», мол, плохо исполняешь вассальный долг и проявляешь непокорность, давай-ка, являйся пред мои светлые очи на королевский суд. Схема старая и давно опробованная, мы ее уже видели в 1294 году, только участниками были другой Эдуард Английский (Первый) и другой Филипп Французский (Четвертый). Если в первом случае поводом послужил конфликт между английскими, гасконскими и французскими моряками, то теперь в качестве повода использовали жалобу одного рыцаря, которому Эдуард Третий как герцог Аквитании (Гиени) задолжал крупную сумму и не отдавал. В качестве залогового обеспечения долга в расписке указывался конкретный замок, и король Филипп отправил в Гиень судебных приставов с указанием этот замок конфисковать в пользу истца. Однако ж кастелян (управляющий) замка отказался подчиниться приставам, ссылаясь на распоряжение Эдуарда Третьего, и, как пишет хронист, «изгнал их из той земли». Ну чем не повод для репрессий? Филипп тут же потребовал, чтобы суд вынес решение конфисковать у Эдуарда уже не только один замок, а целиком те земли, за которые он принес оммаж. В наказание за неповиновение.

Время для «предъявы» было выбрано с умом, не с потолка: Эдуард в это время разбирался с Шотландией, ехать во Францию ему было не с руки, и Филипп отлично знал об этом. Неявка в установленные сроки на суд – повод для применения еще более жестких мер, и Филипп эти меры принял. Эдуард вспыхнул, не стерпел, назвал Филиппа Шестого узурпатором, а себя – законным правителем Франции…

И началась в 1337 году Столетняя война. Угли тлели давно, и если бы не Робер Артуа, то