Леонид Брежнев. Опыт политической биографии - Виктор Деннингхаус

Черняев записал в своем дневнике: «Перед глазами телеизображения Брежнева последнего времени, его приемы разных деятелей. У него, судя по его виду, осталось очень мало сил. И вряд ли он в состоянии вникать в суть каких-либо событий и проблем. Он видит свою роль (влияющую на ход дел) в том, чтобы “принять или не принять” такого-то. Остальное делают mass media и прочие адъютанты. Важно не содержание встречи, а сам ее факт. Но не слишком ли велика при этом становится роль Громыко и помощников, которые фактически определяют и кого принять, и что сказать!?»[1465]. Вечерние звонки Брежнева в приемную стали редким исключением из правил, как и заседания различных комиссий под его руководством[1466]. Брежнев мало встречался с посетителями, берег себя от ненужных разговоров[1467]. Генсек часами сидел в кабинете без звонков и посетителей, «работая с информационными материалами». Исключение составляли только звонки Брежнева первым секретарям в период посева или уборки урожая.

По всей видимости, во время работы с «информационными материалами» Брежнев зачастую спал или отдыхал в своем кремлевском кабинете. Александров-Агентов отмечал по этому поводу: «Его стремление изолироваться от трудностей и проблем выразилось также и в том, что своим рабочим местом он окончательно избрал специально построенный для него на третьем этаже основного здания в Кремле кабинет, который как бы территориально отстранял его от всего аппарата Центрального Комитета, находившегося за целый квартал оттуда, в другом месте, от членов Политбюро и секретарей ЦК, тем более от заведующих отделами Центрального Комитета, словом, ставил его в положение даже чисто физического одиночества. Сквозь стену этой изоляции был способен, как правило, пробиться только Черненко, ну и, может быть, в необходимых случаях такие люди, как Андропов, Устинов и Громыко»[1468]. Находясь на даче или в Завидове, Брежнев перестал получать «информационные документы» для работы, что раньше являлось обычной практикой его ежедневной деятельности. Секретари отмечали только его пребывание, без указания какой-либо деятельности и день/время прибытия (убытия) в «Ручей» или Заречье. Единственное, к чему генсек по-прежнему относился с повышенным вниманием, был подбор кадров.

Именно в это время в составе руководящих органов партии появилось множество различных «комиссий Политбюро», которые, по словам Александрова-Агентова, «занимались той или иной актуальной крупной политической проблемой, например энергетикой, отношениями с Китаем, Польшей, Ираном, вопросами разоружения и т. д.»[1469]. Эти комиссии, возглавляемые одним из членов Политбюро, детально рассматривали все необходимые вопросы, формулировали проекты решений по ним, а фактически «предрешали эти решения».

Близко окружавшие Брежнева люди неоднократно отмечали в это время волнообразное изменение здоровья генсека, от апатии к активности и наоборот. Так, 24 мая 1977 г. Черняев записал у себя в дневнике: «Пленум ЦК. Брежнев бодрый и подтянутый. Доклад его о проекте Конституции был деловой и ясный, без литературно-бовинских красот»[1470]. Однако уже через несколько дней, 1 июня, он фиксирует в своем дневнике следующее: «Б.Н. [Пономарев] говорит <…> Брежнев опять в такой форме, что сможет лишь прочитать написанное большими буквами»[1471]. Подобные пертурбации со здоровьем генсека отмечал и Медведев: «Смотришь на него и не узнаешь. Еще час назад еле-еле двигался на даче, а тут – бодрый, даже молодцеватый. У него был огромный запас внутренних сил и энергии, его умению преображаться на людях удивлялись даже врачи»[1472].

В 1977 г. у Брежнева проснулась любовь к зрелищам: 18 марта он посетил цирк на Ленинских горах; 24 марта «выехал во Дворец съездов на концерт»; 18 апреля «выехал на концерт в Государственный Центральный концертный зал»; 2 июня «отбыл в Кремлевский Дворец съездов, где присутствовал на заключительном концерте участников художественной самодеятельности РСФСР»; 30 июня «выехал на стадион им. В.И. Ленина»; 5 июля «выехал в КДС на балет “Спартак”»[1473]. Генсек стал чаще давать интервью как для советских, так и для иностранных СМИ и «записываться на телевидении» (25 мая, 28 октября).

Леонид Ильич Брежнев

Крым, 2 августа 1977

Фотограф В. Мусаэльян

[РГАКФД]

Поездка Брежнева во Францию на встречу с Жискаром д’Эстеном в июне 1977 г., которая широко транслировалась по телевидению, дала повод Черняеву сделать следующие выводы о здоровье генсека: «Изящный, уверенный, раскованный Жискар и напряженный, настороженный наш. Маска старого измотанного человека, которому очень тяжело нести бремя и который будто ждет не дождется, чтобы скорей попасть в замок Рамбуйе и укрыться в отведенных покоях. Жискар говорит нахально, в деголлевском стиле парадные банальности <…> Наш стоит и, кажется, ничего не смыслит. Потому, что ему сейчас самому говорить… без бумажки! Начал путаться, ни одной правильной фразы»[1474]. По словам Александрова-Агентова, к концу 1970-х гг. Брежнев был не в самой лучшей форме: «болезнь давала о себе знать, энергия, память, реакции были ослаблены»[1475].

Великий Гудвин

Финалом 1977 г. явилось отсутствие Брежнева на декабрьском пленуме ЦК КПСС, т. к. он снова попал в больницу. Состояние его было настолько тяжелым, что в этот раз ему не удалось протянуть время до окончания пленума, а пришлось лечь в больницу за день до его открытия, т. е. фактически публично заявить о своей болезни на всю страну. 14 декабря 1977 г. Черняев отметил у себя в дневнике феномен «Великого Гудвина» – незримого присутствия Брежнева на партийном форуме: «Суслов, объявляя цифры присутствующих, сказал, что Леонида Ильича не будет. Ничего особенного, недомогание простудного характера. Но он подготовился к выступлению, и мы его текст раздадим в перерыв, чтоб учесть в прениях. <…> Самое пикантное то, что в конце пленума Суслов “договорился” с участниками, что Брежнев “как бы” присутствовал на пленуме – “принимал участие в работе пленума”… А в газетах фраза: “С большой речью на пленуме выступил Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев…”. Эта странная ложь, не знаю – в какое благо!»[1476].

С 13 декабря 1977 и до 12 января 1978 г. Брежнев находился в больнице: кроме редких разговоров по телефону с Черненко, он ни с кем больше не общался, даже в день своего рождения 19 декабря. 18 декабря секретарь С. Кузьмин занес в дневник приемной: «Л.И. находился в больнице на ул. Грановского. <…> Поступали поздравления и сувениры в день рождения Л.И., которые отправлялись в ЦК КПСС и в б[ольни]цу»[1477]. Больного быстро поставили на ноги, т. к. уже 21 декабря он побывал в ЦК, по всей видимости, чтобы осмотреть многочисленные поздравления и сувениры.

Состояние здоровья позволяло ему ездить из больницы домой, вести длительные разговоры по телефону с лидерами соцстран (30.12 с Г. Гусаком, Я. Кадаром),