Леонид Брежнев. Опыт политической биографии - Виктор Деннингхаус

К.У. Черненко»; 21.11 «заходил к т. Суслову М.А. и т. Кириленко А.П.». Генсек вновь появился на публике, выступил с торжественными речами и докладами (7.10 – в КДС на заседании юбилейной сессии АН СССР, посвященной 250-летию АН СССР; 27.11 – на собрании в Свердловском зале Кремля, где состоялось вручение ему «Золотой медали мира»), вручал ордена награжденным (7.10). В октябре – ноябре 1975 г. Брежнев снова возобновил проведение совещаний и торжественных приемов, встречался с партийным активом[1428].

Весьма важными являются характеристики Брежнева, отраженные в этот период в дневнике А.С. Черняева. Так, 16 октября он писал: «Обстановка в верхотуре партии и страны почти тупиковая. Болезнь и умственный упадок Брежнева становятся очевидными для всех. Он бодро выступил на обеде с Жискаром д’Эстеном, но перед этим в аэропорту, как заметила вся Москва по TV, был “скучен”. И на другой день французам предложили отложить переговоры до пятницы. <…> Руководство страны фактически парализовано. Никто не в состоянии действовать и лишен возможности что-либо предпринять по существу, т. е. решать, раз есть беспрекословный лидер, в руках которого непререкаемая власть. Но руки эти уже беспомощны»[1429]. 18 октября Черняев лично наблюдал Брежнева на приеме в честь Жискара д’Эстена в Кремле и отмечал у себя в дневнике: «Брежнев <…> выглядит располневшим, обрюзгшим, с потемневшим лицом»[1430]. 19 октября Черняев сделал для себя неожиданный вывод: «Я думаю, уж не готовится ли Брежнев к уходу на покой. Ведь с каждым его появлением на публике все больше в народе утверждается ощущение о его физическом и психическом угасании. Он сам это чувствует, наверно. Вчера на экране из Внуково-2 при проводах Жискара он выглядел просто жалко в этой нахлобученной шляпе, у которой он все время держал руку, дрожащую, это было видно, якобы в воинском приветствии. <…> Может быть, он по примеру XIX съезда обдумывает – не поручить ли чтение доклада кому-нибудь другому, а себе взять краткую напутственную речь (так сделал Сталин в 1952 г.)» [1431].

Л.И. Брежнев на отдыхе

Конец 1960-х – начало 1970-х

[РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 312. Л. 83]

В целом личные встречи Брежнева с партийной и советской элитой, включая политиков из-за рубежа[1432], что являлось нормой в 1960-е гг., стали теперь довольно редким явлением и начали заменяться короткими телефонными переговорами. Основная организационная работа брежневской приемной целиком замкнулась на Черненко, включая принятие решений о допуске «к телу» генсека или прямого звонка на его личный телефон. 16 ноября 1975 г. секретари приемной сделали символическую запись: «[Брежнев] работал с документами, поступившими от К.У. Черненко»[1433]. 20 ноября роль Черненко в условиях ухудшения здоровья генсека вновь отразилась на страницах дневника Черняева: «От сегодняшнего разговора с Пономаревым такое ощущение, что Генеральный почти недееспособен. Помощники – Александров, Блатов – никакого выхода, даже телефонного на него не имеют. Члены ПБ и секретари – только через зав. Общим отделом Черненко. Велено “не тревожить”»[1434].

В целом осенне-зимняя активность генсека в 1975 г. была совершенно иной, чем до начала его болезни. Это была скорее вынужденная деятельность под давлением необходимости. Прежний интерес к работе и каким-либо коренным изменениям в стране у Брежнева угасал. Прекрасно понимавший всю важность личного общения с партийной и советской элитой, Брежнев не находил сил встретиться и побеседовать со своим «генералитетом». Так, после проведения пленума ЦК КПСС 1 декабря 1975 г. Брежнев сразу же покинул зал заседаний и уехал домой. Он не принял 40 человек, записавшихся к нему на прием, включая секретарей обкомов, крайкомов и ЦК республик[1435]. Есть смысл привести цитату из воспоминаний брежневского помощника Александрова-Агентова, подчеркивающую уникальность данной ситуации: «Выросший в недрах партийного аппарата, Брежнев хорошо понимал его значение и силу как носителя реальной власти в стране сверху донизу. Поэтому своей самой надежной опорой он считал секретарей обкомов партии, старался поддерживать с ними неизменно хорошие отношения. Я не знаю случая, когда бы он (будучи здоровым) отказывал кому-либо при их приезде в Москву в приеме и продолжительной, внимательной беседе»[1436].

Вместе с тем Брежнев прекрасно осознавал сам, что он вынужден делать в обязательном порядке, даже в ущерб своему здоровью, настроению и прихотям. Так, с 15 по 27 декабря 1975 г. он практически безвылазно, включая свой день рождения, работал с группой помощников и спичрайтеров[1437] в Завидове над материалами своего доклада к XXV съезду КПСС. Включенный в эту группу Черняев, давно не видевший Брежнева «живьем» и считавший, что последний «из-за прогрессирующего маразма неумолимо сходит на нет», был весьма удивлен вполне сносным состоянием генсека. 28 декабря 1975 г. он зафиксировал в дневнике свои личные впечатления от общения с Брежневым в период «сидения» в Завидове: «Вопреки ожиданиям и опасениям, связанным с телевизионными впечатлениями и слухами в аппарате, которые подкрепляются длительным отключением Брежнева от дел, я его нашел в более или менее нормальном (для него) состоянии, т. е. таким, каким я его помню по прежним посещениям Завидово четыре и более года назад» [1438].

§ 4. Здоровье и работоспособность Брежнева в 1976–1982 гг

Волнообразная активность генсека

«Юбилейный» 1976 г. Леонид Брежнев встретил у себя на даче в Заречье. Активность его на новогодних каникулах, как и в предыдущем году, оставляла желать лучшего: единичные телефонные звонки, редкая почта, малочисленные гости. До 14 января секретари практически не вели каких-либо записей: Брежнев почти никуда не выезжал, чем он конкретно занимался, неясно. Первый раз он приехал в ЦК КПСС только 15 января 1976 г.: «Заходил к т.т. Кириленко А.П., Суслову М.А. и Черненко К.У.»[1439]. По всей видимости, этим посещением и ограничилась вся его работа на Старой площади в этот день. Только 26 января секретари отметили некоторую активность первого лица государства с начала года: «подписал ряд документов». Секретари брежневской приемной с середины 1970-х гг. стали писать весьма скупо о распорядке дня генсека, не вдаваясь в особенные подробности, чем занимался Брежнев в Завидове или Заречье. Складывается впечатление, что информация к Брежневу стала поступать дозированными, заранее подготовленными порциями, как и число допущенных «со стороны» звонков. Сам Брежнев в это время все реже пользовался телефоном, неотъемлемым инструментом власти, так любимым им в предыдущие годы. Круг его общения ограничивался главным доверенным лицом – Константином Черненко, с которым он общался почти каждый день «вживую» или по телефону, а также личными помощниками. Исключением стала его беседа с М.А. Сусловым по поводу подготовки