Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

воплощаемая в этой церемонии служителями Парламента, подкреплялась и тем обстоятельством, что до похорон Иоанна II Доброго новый король впервые оставил на должностях всех чиновников верховных ведомств. Так с помощью нового ритуала похорон монарха королевские служители продемонстрировали идею преемственности власти, подчеркнув ее публично-правовой характер, а также автономность корпуса чиновников от персоны короля.

Подобный ритуал и его трактовка в хронике имели решающее значение для целей его авторов ввиду отсутствия фиксированного чина похорон королей Франции, а хроники аббатства Сен-Дени сделались главным хранилищем «памяти государства»[1939]. В дальнейшем записи секретарей Парламента, лежащие в архиве ведомства, станут непререкаемым «руководством» для формы участия парламентариев в парадных процессиях.

Однако эта запись 1364 г. вовсе не означала окончательной фиксации ритуала, что в еще большей мере свидетельствует о его зависимости от конкретных политических обстоятельств и взаимоотношений короля и его служителей. Если ритуал в точности был соблюден на похоронах супруги короля Жанны Бурбонской в 1378 г.[1940], то при кончине самого Карла V Мудрого спустя всего два года служители короны упоминаются вскользь и не столь уверенно. Это обстоятельство нельзя не связать с малолетством нового короля и установленной при его персоне опеке дядей, которая отодвинула представителей администрации на второй план. Упоминание об участии членов Парламента в этих похоронах имеется только в регистрах ведомства, но и там оно противоречиво[1941].

Вновь занятие почетного места служителей короны во время коронации Изабо Баварской явно связано с освобождением Карла VI от опеки и оформлением вокруг него группы старейших чиновников, «мармузетов». Об использовании ими въезда и коронации королевы для демонстрации высокого статуса правосудия и его служителей свидетельствует разыгранная перед зданием Шатле «живая картина», имитирующая церемонию «ложа правосудия» — приход короля в Парламент. Акцент на значении правосудия усиливал и помещенный над троном короля крылатый олень, превратившийся вскоре в немой девиз короля Карла VI[1942]. Эти «живые картины», разыгрываемые перед монархом во время различных въездов, и в дальнейшем будут акцентировать значение правосудия в структуре властных полномочий государя, что в свою очередь придавало еще больше веса его служителям, вершившим суд от имени короля[1943].

Период долгого правления больного Карла VI стал не только проверкой на прочность сложившихся институтов королевской власти, но и временем повышения их роли, что отразилось в появлении чиновников в различных процессиях. Среди таковых особое место занимали въезды императоров в Париж и их встречи с королями Франции. Если при Карле V Мудром чиновники еще не участвовали как самостоятельная группа в торжественной и политически значимой встрече с императором Карлом IV в 1378 г.[1944], то при его сыне они уже встречают императоров и даже особо выделяются ими. Так, в 1400 г. в Париже в приеме византийского императора Мануила II Палеолога участвовали канцлер, а также президенты и другие члены Парламента[1945]. Еще более значимым для авторитета Парламента стал визит в Париж императора (короля венгров и римлян) Сигизмунда I в 1416 г. Парламентарии встречали его верхом на лошадях, что было знаком их высокого статуса, а затем удостоились посещения им зала верховного суда[1946]. Помимо них в этой торжественной встрече приняли участие члены Палаты счетов, прево Парижа и служащие Шатле, а вместе с ними адвокаты и прокуроры верховного и местного королевского судов, причем все они были также верхом на лошадях.

Повышение политического веса служителей короны Франции происходило на фоне общественных потрясений и кризиса власти. Как следствие, правление Карла VI отличалось интенсивностью различных процессий в Париже, религиозных по форме и политических по сути, поскольку они нередко организовывались церковью, но преследовали четкие политические цели[1947]. В дальнейшем частота проведения процессий не снижалась, так что XV в. явился своеобразным пиком политических демонстраций на улицах столицы. Даже Парламент не только приостанавливал работу ради участия в таких процессиях, что ввиду значимости его бесперебойного функционирования приобретало особую символическую ценность, но нередко и сам их организовывал[1948], что органично вписывалось в общую политику верховного суда по поддержанию мира и спокойствия в королевстве. Символично, что на эти процессии президенты и советники Парламента выходили босыми, демонстрируя тем самым смиренный призыв к единству страны[1949].

В этот контекст следует поставить и внешне парадоксальный факт: из 119 процессий, в которых Парламент принял участие за сто лет, 75 пришлись на период англо-бургиньонского правления, что нередко трактовалось в историографии как открытое пособничество судебной курии в Париже режиму «двойной монархии». Разумеется, его членам приходилось праздновать и победы английского оружия, но, отстаивая свою роль защитников мира и законности в стране, парламентарии, выходя на улицы Парижа, лишь закрепляли этот образ в общественном сознании[1950]. По сути, они максимально использовали эти процессии для саморепрезентации и для демонстрации защищаемых ими общественных ценностей, что повышало их политическую роль.

Изменения в положении королевских должностных лиц в полной мере отразились в ритуале похорон короля Карла VI в 1422 г., которые происходили в экстремально кризисной обстановке. На трон, согласно договору в Труа, должен был вступить король «соединенного королевства» Англии и Франции, которому не исполнилось и года от роду. К тому же и он, и регент королевства герцог Бедфордский в Париже отсутствовали, так что чиновники, по сути, сами переутвердили себя на должностях. В этой ситуации организованные ими похороны короля продемонстрировали стремление хранить обычаи королевства[1951]. Ритуал похорон 1422 г. не просто повторил процедуру 1364 г., но и был зафиксирован в виде специального чина, который призван был навсегда закрепить привилигированное место служителей короны Франции у катафалка. Согласно его тексту, четыре президента Парламента, одетые в алые мантии, опушенные беличьим мехом, держат четыре конца надгробного балдахина, а остальные советники, секретари и приставы верховного суда окружают со всех сторон катафалк. Такую близость к гробу парламентариев, как и особое одеяние президентов, автор текста называет их правом, поскольку в Парламенте они представляют персону короля и отправляют суверенное правосудие королевства[1952].

Документ отражает интерпретацию чиновниками своего статуса и отстаиваемую ими концепцию публично-правового характера королевской власти в духе принципа dignitas non moritur[1953]. Однако идеи и амбиции чиновников, равно как прецеденты и их фиксация, никак не гарантировали окончательного закрепления ритуала, который в конечном итоге всегда зависел от взаимоотношений нового короля с чиновниками. В полной мере это проявилось на следующих похоронах, Карла VII. Король умер не в Париже, так что весть о его кончине достигла столицы не сразу, лишь в конце июля 1461 г. Ситуацию осложняло нежелание нового короля Людовика XI присутствовать на похоронах, как и враждебность его