Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

и матери, уже с юности тоже имел твердый характер и никогда не уступал там, где уступать не позволяли ум и сердце. Ламздорф не раз признавал, что Николай Павлович делает то, что считает нужным; никакие меры принуждения не помогали.

Великого князя называли «строптивым» и «упрямым», но переломить так и не сумели. Своеобразие натуры так и не удалось заглушить и искоренить целой группе преподавателей и воспитателей под главенством такого бескомпромиссного офицера, как Ламздорф. Воспитанник оставался самим собой…

Через несколько десятилетий, вспоминая детство и «незабвенного» Ламздорфа, Николай Павлович признавался графу П. Д. Киселеву: «Наш с братом Михаилом главный наставник был не слишком просвещенным человеком и не отличался способностью не то что руководить нашим ученьем, но хотя бы привить нам вкус к нему; напротив, он был ворчлив, а порою жесток. Любая детская шалость приводила его в невообразимую ярость, он нас бранил на все лады, часто сопровождая свою брань щипками, что, разумеется, было весьма неприятно».

Исходя из личного горького опыта, своим детям Николай Павлович обеспечил совершенно иные условия воспитания и образования. Достаточно сказать, что вскоре после воцарения, в 1826 году, наставником старшего, восьмилетнего сына Александра – будущего Императора Александра II – был назначен Василий Андреевич Жуковский, один из образованнейших и благороднейших людей той эпохи…

Языки Николаю Павловичу давались чрезвычайно легко; он уже с детских лет владел английским, французским и немецким. Русским в полной мере овладел позже и не в последнюю очередь благодаря преподавателю (с 1802 года) полковнику П. П. Ушакову (1779–1853). А. С. Пушкин в 1834 году дал высокую оценку знанию Царем русского языка; подобный уровень был достаточно необычным для петербургского высшего света того времени.

Еще он изучал древние языки, польский, а в зрелые лета начал постигать итальянский. Фрейлина А. Ф. Тютчева очень точно подметила, что Николай Павлович «обладал даром языков».

Николай I, как и многие его современники, в том числе, например, и А. С. Пушкин, французским языком овладел в совершенстве раньше русского. Первые свои письма он писал по-французски, а Священное Писание так почти всю жизнь читал на французском языке, полагая, что церковнославянский язык подходит в первую очередь для церковной службы.

Только латинский язык Николай Павлович не переносил; он не желал его изучать и потому, что он – «мертвый», и потому, что знание его было необходимо для поступления в Лейпцигский университет, а туда ехать он категорически не хотел…

Воспитательное принуждение способствовало тому, что в Николае Павловиче с ранних пор проявилась тяга как раз к военным занятиям, ко всему, что связано с армией, с ее технической и строевой частями. Сначала это являлось скрытым протестом против насилия, а потом подобная заинтересованность стала естественной и желанной.

Из гуманитарных дисциплин его всегда живо интересовала история, особенно история Руси-России, которой он всю свою жизнь отдавался с истинным интересом и удовольствием. В раннем возрасте он уже читал и знал труды историка И. И. Голикова (1735–1801) и русского энциклопедиста М. В. Ломоносова (1711–1765). Многие разделы из монументального сочинения М. Н. Карамзина «История государства Российского», первые части которого появились, когда ему было двадцать лет, он знал наизусть.

Молодому Великому князю преподавался широкий спектр дисциплин. В их число помимо языков входили: политическая экономия, статистика, история права, общая история, русская история, математика, механика, физика. Были еще военные науки, танцы, рисование, пение, фехтование, верховая езда.

Преподавательский корпус был довольно разношерстным; наряду с бесспорными знатоками и интеллектуалами там порой попадались и довольно случайные люди. В обучении применялась сухая немецкая система: «вдалбливание» понятий, определений и оценок, без какой-либо попытки заставить молодого человека думать, размышлять и пытаться искать собственные объяснения. Наоборот, никаких размышлений не требовалось; все ответы надо было лишь вызубривать и повторять без запинки.

Ярких впечатлений почти никто из педагогов не оставил; с их стороны он не чувствовал ни надлежащего внимания, ни уж тем более нежных чувств. Николай Павлович потом признавался, что «генерал-адъютант Ушаков был тот, которого мы более всех любили. Ибо он с нами никогда сурово не обходился…».

Успехи всегда были там, к чему лежала душа. «Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части».

Здесь уместно сделать некоторое отступление и обратиться к распространенной системе выводов и характеристик. За редким исключением, почти все авторы, пишущие о Николае I, непременно подчеркивают «недостаточность» его образования, которое выставляется и «поверхностным», и «бессистемным». Исходя из этого, делаются спекулятивные выводы о том, что если бы образование было «соответствующим», то, возможно, он стал бы и иным правителем, «идущим в ногу с прогрессом».

Если же отрешиться от идеологически тенденциозных и бессодержательных дефиниций, таких как «прогресс», и рассматривать ситуацию не с позиции самодовольства последующего времени, а в подлинных обстоятельствах эпохи начала XIX века, то ничего «недостаточного», а уж тем более «ущербного» в развитии кругозора Николая Павловича не было.

Сумма же общих знаний была вполне достаточной для того, чтобы уверенно ориентироваться в окружающем мире. Он не потерял любознательности, а его ум – практичный и аналитический – позволял ему всю жизнь заниматься самообразованием. В этой области он не проявлял ни тени самодовольства и никогда не отрицал, что знает «мало», что уже само по себе подчеркивало неординарный масштаб натуры. Только мелкие, ограниченные люди уверены, что они «все знают», а когда таким персонажам удается прийти к власти, то это уже становится не личным делом, а общественным бедствием.

Он же всегда считал, что не только систематическое образование, но и умные книги приносят пользу уму и расширяют горизонты знания. Не меньшее значение имело и личное общение с умными образованными людьми. На пороге своего сорокалетия признавался графу П. Д. Киселеву: «Если я знаю что-то, то обязан этому беседам с умными и знающими людьми. Вот самое лучшее и необходимое просвещение, какое только можно вообразить; если есть такая возможность, то она положительно предпочтительнее, нежели чтение книг, по крайней мере, я так думаю».

Ему на своем веку приходилось много раз встречаться и общаться с по-настоящему замечательными и примечательными людьми. Эти встречи находились за пределами повседневных административных отношений и интерес для Николая Павловича представляли совсем не служебный. Достаточно назвать только несколько имен, чтобы можно было представить широту ареала этого общения.

Герцог А. Веллингтон, князь К. В. Меттерних, Королева Виктория, Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский, М. М. Сперанский, А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Митрополит Московский Филарет, композитор М. И. Глинка, композитор и музыкант граф М. Ю. Виельгорский, писатель Вальтер Скотт, поэт и мыслитель Иоганн-Вольфганг Гёте, философ виконт Ф. Р. Шатобриан, мистическая проповедница и писательница баронесса Б. Крюденер, художница Л. Виже-Лебрен, писатель и военный теоретик, наполеоновский генерал А. Жомини, социалист-утопист Роберт