Дети Арога - igor parhomyuk

Здесь — в основном такие, как я. Прикоснувшиеся к тайне. Нас не убили только потому, что мы связаны кровью. Это не значит, что мы кого-то убили. Нет. Просто у нас дети от удов. Если есть ребёнок — убивать нельзя. Логика железная: ребёнок вырастет — может отомстить.Убивать нельзя.А вот замордовать — пожалуйста.

Здесь арестанты — это сломленные. Те, кто не прошёл ритуал, не сдал экзамен кровью. Не смог шагать за фалангой и добивать раненых.Что может быть проще? Берёшь копьё с игольчатым наконечником и втыкаешь в горло. Желательно — сразу в сердце. Если не попадёшь — раненый будет корчиться, может выбить оружие или сломать наконечник.Вот она — романтика войны.

Хотя у нас, в Чечне, тоже бывало всякое. Иногда хуже.Но здесь — особый сорт.Люди, не сумевшие жить рядом с теми, кто легко убивает себе подобных. Удов — не волнует, кто ты был. Ты или стал своим — или отброс.

Половина заключённых — мягко говоря не в себе. У них галлюцинации, ночные крики, страхи. Остальные — просто запуганные до такого состояния, что их не отличить.

Алекс, конечно, рассказчик от Бога. Но тоже чуть не в себеСидит, глаза прикрывает, лоб морщит, чешет подбородок.

Сегодня — про кастовость и клановость.

— Вот скажи мне, — завёл я, — почему всё ещё так держатся за эти ваши догмы и традиции? Почему все так послушно идут воевать, рискуя жизнью? Мир же большой — можно сбежать, спрятаться, отпор дать...

Алекс усмехнулся:

— Куда сбежать? От чего? Бежать просто. А оставить родителей, друзей, дом — очень сложно.И, поверь, для подростка — поход это мечта. Это билет во взрослую жизнь. Это как у вас — армия. Только без цирка.

Если уж кто и сбежал — значит, он не воин. Он может предать. Поэтому удов не ищут. Не предадут. Если найдут — бросят сюда.Но лагерь — не преграда для уда. Он отсюда уйдёт, когда захочет.

— А ты? — удивился я. — Почему ты не ушёл?

— Сейчас — сил нет. Тогда — не знал куда. Да и зачем? Что за жизнь я проживу у вас?

— Ну, хоть охранником устроился бы... — неуверенно сказал я.

Алекс поворошил угли.

— Ты думаешь, я не смогу устроиться в вашем мире? Я знаю пять языков. Просто… ваша жизнь мне неинтересна.У вас всё крутится вокруг денег, экрана и понтов. И вы на это тратите всё: молодость, здоровье, любовь. А потом — приключение у вас это "съездить за границу".

Вы живёте, как во сне. Родились, выросли, умерли — и всё на одном месте. Как будто у вас ещё одна жизнь в запасе.

Он откинулся назад.

— А теперь к клановости. Антропологи давно доказали: самые крепкие связи — семейные, клановые и кастовые. Но именно клановые — самые устойчивые.

Клан — это не родители, которые всегда пожалеют.Клан может наказать — так, что тюрьма покажется раем.Но и защитит, как никто другой. Это не абстрактное государство. Это конкретные люди. Свои. Законы жёсткие — но понятные.

— Пример. Лет двадцать назад в австрийском клане Гордов пропал парень. Объявили: пять миллионов за информацию. Через пять лет один полицейский слил инфу — албанцы. Заплатили. Потом вырезали всех. Тихо. Без шума. Но больше от туда шумане было

Знаешь зачем?Чтобы все знали — мёртвые могут отомстить.Чтобы у каждого бойца была уверенность: если он погибнет, его дети получат не пенсию в 300 евро, а всё, что есть у клана. Их усыновят. Им дадут всё. Это — честь.

Некоторые государства закрывают глаза на кланы. Хотя знают, что это конкуренты. Но сдерживать — выгоднее, чем бороться.

— А кастовость? — перебил я.

Алекс кивнул:

— Это отдельная песня. Кастовость и сословие очень помогли нам легализоваться. Всё просто: вассалы, крестьяне, бароны. Кто-то кому-то должен принадлежать. Иначе — тебя просто вырежут без последствий.

Мы боролись за титулы.Легче всего шло в Англии.Главный враг — католическая церковь. Протестанты — попроще.

После буржуазных революций титулы утратили вес. Мы даже хотели отказаться. Главное — деньги и связи. Чтобы никто не спрашивал, куда исчезают тридцать тысяч людей на два месяца, и почему часть не возвращается.

Но...Чтобы держать клан, нужен порядок.Нужны герцоги. Бароны. Король.

Да, "герцог" у нас — скорее военное звание. Но король — он настоящий.

- Но зачем вы хотели отказываться от титулов. Разве они мешают. - Получается, что мешает - сказал Алекс - до 1953 года мы жили, довольно свободно. Уровень секретности был почти на нуле. Свобода личности, не вмешательство общества в личную жизнь, частная собственность, позволяли нам жить довольно вольготно. Были даже распространены смешанные браки. Ну, ты понимаешь, уды и люди с Земли. К тому же, мы считали, что можем продолжать вмешиваться в политику, оставаясь закрытым обществом. Этаким секретным орденом - Алекс задумчиво, ворошил угли палочкой. - И что случилась в пятьдесят третьем? - спросил я нетерпеливо. - А извини, задумался. Ну, в общем, это произошло в Англии. Тогда это был самый большой и богатый клан. Алкс замер застыв взглядом

Так что произошло в пятьдесят третьем? – напомнил я

А да очнулся Алекс-английский клан был не только очень богатым, но и влиятельным. Некоторые из клана заседали в парламенте и входили в правительство. Где-то сразу после первой мировой войны, третий сын герцога английского клана, звали его Тьерри, познакомился в госпитале с хорошенькой медсестрой... Я уже открыл рот задать вопрос, но Алекс перебил меня. - Да, мы участвовали и в первой и даже второй мировой войне. Первое правило уважать законы страны, где ты живешь, и защищать ее. Потом ты не забывай мы с тринадцатого века так или иначе участвовали во многих войнах и долгое время были наемниками. Война у нас в крови, и думаю, мы бы смогли добиться больших постов. Только служба ограничивает свободу. Трудно исчезать из армии по три месяца в году. Поэтому мы и предпочитаем торговлю и бизнес. В общем, закрутился роман, и дело шло к свадьбе. Когда обнаружилось что медсестра эта, ни больше, ни меньше, единственная дочь пэра Англии (тогда это было запросто, что аристократки помогали раненым в госпиталях), наш герцог оказался на седьмом небе от счастья. Но отец дочки заартачился. Не хотелось ему родниться с богатыми, но не родовитыми в его понятии родственничками.