Два года СВО. Философский дневник крымчанина - Олег Константинович Шевченко

акт отечественного патриотизма, свидетельство любви к своей Родине через уважение к иной культуре (национал-фашизм не имеет этноса и не имеет культуры). А вот немецкий нацизм предполагал запрет Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, П. И. Чайковского. Или, буквально пару недель назад, в борьбе со всем русским Миланский университет в Италии вычеркнул книги русского писателя Федора Достоевского из своей программы. Лидеры Фаши ди комбаттименто аплодируют в аду.

5. На мой взгляд, глубинная задача денацификации: убедить, объяснить, доказать, показать гражданам Украины различие между патриотизмом и нацизмом. То, что всегда извращалось и трансформировалось в тезис: «Ненавидишь и желаешь смерти русскому, значит ты украинский патриот и веришь в Европейский выбор». Денацификацию важно проводить и в обычной школе, и на профессиональном философском диспуте, и в документальном кино, и в роликах блогеров. Изменить законы можно за одну ночь, провести суд над нацистскими преступниками — за год-два, но то, о чем я говорю, это сложная и деликатная работа не на один год, а может, и десятилетие.

Мягкая денацификация и профилактика образа «Чужого». 09.04.22.

Научное братство во все века мыслилось, ощущалось именно как братство: единение своих в ярком поиске истины, которая не замечает границ, идеологий, мнений одиозных политиков или коммерческих интересов транснациональных корпораций. Конечно, это не означает, что научное братство, рожденное общностью образования, круга чтения, направленности мышления, специфическими ценностями, образом жизни, не пытались сломить, извратить, искорежить.

НО такие попытки начинались и оканчивались, а норма дружеских отношений, бескорыстной взаимопомощи и совместный поиск истины среди людей разных стран, идеологий, политических предпочтений — не прерывался.

В современном, казалось бы, открытом мире происходит стремительное возведение барьеров по национальному, политическому, экономическому и даже идеологическому признаку. В международной практике формируется обычай назначать страны, а порой и целые группы стран, как страны-изгои. Причем уровень «монстрообразности» тех или иных стран может стремительно меняться в течение непродолжительного времени — в зависимости от интересов того или иного заказчика демонизации той или иной страны, культуры, политической системы.

Формируются искусственные и всячески разогреваются естественные (очень древние по своему происхождению) конфликтные точки. Все, что проходит по реестру «Чужое», частенько (вот ведь порочная практика!) мгновенно подается как «Злое». В этой вакханалии стремительно исчезает то, что дает смысл существованию государства, то, что может оправдать существование внешней политики и дипломатии. Жизнь человека, взятая в его цельности: тяга к прекрасному, жажда истины, поиск твердых оснований своей веры, дружелюбный интерес к «не-своему» и непохожему на тебя. Гражданин, представитель этноса, полпред национальности как-то очень быстро подменяет собой «просто» человека. Вспомните знаменитый диалог из булгаковского «Собачьего сердца»:

«— Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей Германии.

По полтиннику штука…

— Нет, не возьму.

— Но почему вы отказываетесь?

— Не хочу.

— Вы не сочувствуете детям Германии?

— Сочувствую.

— А, полтинника жалко?

— Нет.

— Так почему же?

— Не хочу.»[49]

В этом смысле ученые — люди, чей смысл жизни, образ жизни, да и чьи профессиональные устремления нацелены как раз таки на истину и красоту, теряют в современности больше всего… Но они же (куда тут без диалектики дедушки Гегеля!) могут сделать для мира больше всего. Мыслю так, что именно практические примеры научного братства, которые постоянно демонстрирует мировое научное сообщество, дают повод говорить, что если и не народная, то общественная, человеческая дипломатия существует и является серьезной силой на мировой арене. Сила, которая противостоит удушающему тоталитаризму информационного гетто, в которое сползает человечество XXI века, насилующего личность представлением, что самая верная может быть только одна точка зрения — наша собственная. Как с иронией говаривал папаша Мюллер, шеф гестапо из романа Ю. Семенова: «Верить в наше время нельзя никому, порой даже себе самому. Мне — можно»[50].

Крым уже давно находится в информационной блокаде. Мировые информационные СМИ взяли стратегию информационного удушения Крыма и тотально цензурируют любой материал, который с ним связан. В свете последних событий очевидно, что такие же механизмы блокады пытаются построить и вокруг России. Чему же учит позитивный опыт Крыма?

Например, ученые иных стран охотно участвуют в Крымских проектах: выступают спикерами на студенческих семинарах, организовывают секции на научных конференциях. Мы обмениваемся книгами, идеями, информационно поддерживаем добрые и светлые научные проекты друг друга. Казалось бы, мелочь? Но вот, скажем, мой коллега из Греции, я в этом уверен, никогда не будет рассказывать своим студентам страшилки о якобы «тоталитарном Крыме». А я, в свою очередь, всегда буду приводить своим студентам наши научные отношения как пример открытых возможностей, когда преподаватель из российской провинции осуществляет важную научную миссию в партнерстве с крупным афинским философом.

Мелочь?

А давайте посчитаем. Каждый из нас, учёных, является преподавателем в вузе. У каждого из нас с десяток близких учеников, около сотни тех, кто слушает тебя внимательно, несколько сотен, кто прислушивается к твоим словам. Из года в год, в разных университетах. В пределах разных учебных курсов: вот, например, у меня: Эстетика, Философия, Русская философия. Или у моего друга из Греции: Биоэтика, История античной философии.

А кто эти студенты, которые нас слушают, нам отвечают, общаются с нами? Это будущие чиновники, журналисты, экскурсоводы, педагоги, психологи — да мало ли кто! И не стоит преуменьшать роль скромных ученых, сидящих за обшарпанными партами и носящих дешевенькие пиджачки, не меняя их годами. Их мягкая сила, а вернее, умная сила в своей целокупной сумме — колоссальна.

Ниал Фергюсон в своей книге «Площадь и Башня» выстроил систему власти исходя из степени контактов и круга влияния. Он взял известных людей. Но вокруг каждого активного ученого не меньше связей, которые не угасают десятилетиями. Ведь каждый из нас помнит своего университетского наставника, быть может, ставшего другом. Быть может, вспоминая его, вы с ним спорите в настоящий момент или соглашаетесь спустя десятилетие, но его влияние на вас не исчезает.

Именно ориентируясь на этот незримый колледж, смею утверждать, что научное сотрудничество или — в рамках русской религиозной мысли — научное братство, или даже научная соборность — существенный, если не основной, элемент человеческой, общественной, народной дипломатии, — которая терпеливо и скромно, без грантов и колоссальных финансовых трат оттаскивает мир за шиворот от безумия взаимной ненависти и деструктивного презрения к «чужому». Того самого презрения к Русскому миру, которое пестует неонацизм и примеры которого нынче переполняют публичную сферу на Украине и в Европе. Отчего же Русская идея так выводит из себя любого неонациста, а укроевропейского особенно?

Полагаю, потому что именно