Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

И часа не прошло, как я проснулся от смертельной духоты в луже пота, скопившейся под спиной. Ощущения наисквернейшие, дышать нечем, соль щиплет глаза. Полог нет и мысли откинуть – за ним беснуется гуща насекомых в такой вакханалии, что тент колышется! Лежать тоже стало невмоготу. Что ж, скрепя сердце, бегу окунуться в реку. Сползаю в холодный поток в одежде, как есть, и пью, пью, пью… Потом также бегом обратно, пока не «сожрали». Влага сразу же начинает испаряться, мокрая одежда обеспечивает терморегуляцию организма, появляется желанная прохлада. Как засыпаю, не помню.

Картина вторая. Сквозь сон чувствую, что руки и ноги плавятся. Одежда на мне мокрой как не бывала, зато под спиной снова скопился пот, в палатке ещё более душно – наступил парниковый эффект. Опять надо бы сбегать искупаться, но я не хочу больше вылезать наружу ни под каким предлогом! Начинается молчаливая истерика, чуть не до слёз. По лесу спокойно не пройдёшь, и в палатке чувствуешь себя словно в микроволновке. В небе же светит всё то же ненавистное солнце – ни капли влаги за всю неделю, жара и комары достали!!! И снова ни ветерка! Боже… Я чувствовал, что сейчас сойду с ума, что не вынесу всего этого затянувшегося кошмара. Говорите, холод страшен? Да его пережить в несколько раз проще, согреваясь движением! А в жару чем охлаждаться, скажите мне? Передвигаться-то невозможно! Будь всё оно проклято!!! И я как никогда вспомнил маму, её довольную кошку в прохладном доме, всех святых и то, что существуют такие бесполезные и прекрасные вещи, как холодильник Whirlpool со всеми вытекающими из него последствиями. С Ваней происходило, по-видимому, нечто схожее. Он вдруг прокряхтел, еле ворочая распухшим языком, не размыкая глаз, что-то несуразное: «Ага, желаю… Холодненького… Пускай, и такое сойдёт… Двойную порцию, пожалуйста, очень вас прошу…» И чего-то там ещё, из чего я различил только «спасибо». Довёл парня…

За этот жаркий день температура воздуха поднималась, как я предполагаю, до тридцати в тени; окунаться на реку бегал, просыпаясь, почти каждый час. Только где-то после пяти вечера, наконец, смог расслабиться и спокойно заснуть. Иван же так и лежал весь день пластом и даже не шевелился. Проснулись одновременно, часам к одиннадцати ночи, друг на друга посмотрели недоумённо, как заново родившись, с вопросом: «Жив ли?» Затем «отходили», снова и снова варили чай, пили его непрерывно, прячась в дыму, и смеялись, воображая модных московских девочек, отправленных по путёвке в тур на Приполярный Урал загорать и купаться, одетых в купальники, прозрачные платья, с кремом для загара в сумочках, полотенцами через плечо и розовыми зонтиками в руках.

Мошки к ночи сошли, но комары продолжали держать вахту Дрожим над каждой таблеткой «Фумитокса» – уже много их сожгли за эти дни, всё играем с комарами в «газовую камеру» – пора с этой манией завязывать. Лагерь решили переставить с острова на другой берег Пайтывиса, ближе к Хойле. Там и в лесу тенистей, и есть за чем палатку от прямых лучей солнца укрыть. О продолжении путешествия не шло и речи: жаркий денёк, который мы сегодня пережили, негласным общим решением приравнялся нами к полноценному трудовому дню.

Но я не могу долго сидеть на одном месте, поэтому, набросив куртку, закутавшись в шарф, упрятав руки в перчатки, надушившись Autan-ом (без этой основательной защиты от костра не отойдёшь) и собрав спиннинг, отправляюсь в обратном направлении – за рыбой в устье Левой Пайеры. За час вытаскиваю из ямки с десяток приличных хариусов, решив наловить сразу впрок, – поесть на завтра и заготовить мало солку в дорогу. Но все рыбы, кроме съеденных в ту славную ночь, к утру от нас «уплыли» – хариус очень нежен, и даже при хранении в холодной воде через несколько часов становится квелым: мясо теряет упругость, не портится, но начинает расползаться. На устье Пайтывиса жили несколько дней, пережидали «комариный сезон». Важной задачей было – разведать местность, отыскать возможную дорогу дальше, и в один из вечеров, когда гнуса не становилось меньше, но он в некоторой степени терял свою агрессивность, с намерением осуществить задуманное я отправился на прогулку вверх по реке Хойле, по дороге, приходящей на её устье откуда-то с Тань-ю. И нам повезло: дорога нашлась! Она начиналась в километре от устья Хойлы, с перекрёстка. Две другие дороги имели иное направление: одна уводила куда-то в сторону Правой Пайеры, вторая являлась промежуточным звеном, соединяющим перекрёсток с основным трактом, по которому мы пришли в Пятиречье. Поэтому я сразу свернул в направлении истоков Хойлы и вскоре со склона увидел, как дорога пересекает реку и метит в сопку, забирая к югу всё дальше. Мне всё сразу стало понятно.

Заглянув в сторону верховьев Хойлы, я не мог уже отделаться от мысли осмотреть и её каньоны, тем более край одного из них был виден с дороги. В результате, вместо того, чтобы преспокойно вернуться в лагерь, я продолжил свой путь вдоль реки, преодолел нижний каньон, где Хойла волнообразно зажата тёмными, как корни старых деревьев, скалами, и даже поднялся немного к верховьям за границу леса, чтобы увидеть каньон большой. И долина Хойлы, надо сказать, пришлась мне по вкусу. Это не только чёрные каньоны с их каменистыми, утонувшими в аконитовых зарослях оврагами и мрачными скалами-обрубками, но и задорный, светлый характер реки. Миниатюрные деревца на горбатых, осыпающихся от ветхости склонах, витиеватые наледи по крутым оврагам, и, что самое замечательное, – высокие кары в самых верховьях, украшенные, словно гигантскими царапинами, росчерками матовых снежников. Поднявшись на сопку, я увидел, как в сторону этих каров, минуя большой каньон, поднимается дорога – видимо та, что уводит с перекрёстка в сизые распадки Правой Пайеры. Тогда я, полюбовавшись видом, устало повернул обратно, но сейчас, вспоминая тот момент, понимаю, что надо было бы пробежаться ещё километров на пять-семь вперёд, чтобы запечатлеть в душе те красоты как можно живее, чётче, рассмотреть их поближе, а то и коснуться рукой. Последние километры до лагеря пришлись на время, когда гнус обретает свою «магическую силу» и сохраняет её до захода солнца. Как повелось, достаю перчатки, закутываюсь в непромокаемый плащ, накидываю капюшон, – в жизни бы не подумал, что буду так использовать все эти вещи, предназначенные совсем для иных целей, – и начинаю как можно быстрее идти, пока не наступила жара.

– Нашлась дорога? – встречает вопросом Иван, отделяясь от дымовой завесы костра как вполне самостоятельный элемент. Пока я бродил, он пришил