Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

– Ничего, скоро появятся, – попридержал я его пыл. Иван замер и так поглядел на меня, что сучок на соседнем дереве треснул и полетел вниз.

– Да уж, – отчеканил он уже как-то совсем мрачно, придавая словам особый вес. – Чтобы на севере, да без комаров…

Но я ни капли не расстроился: наоборот! Будто камень с плеч. Как мало нам стало нужно! То, что комаров сейчас нет, уже хорошо, даже если к рассвету они снова появятся. Можно смело делать вывод: комариный пик миновал. Конечно, они еще попор-хают, куда ж мы без них? Но все же не в той степени, как раньше. С каждым днем их число будет убывать, пока они, надеюсь, не исчезнут совсем.

От Труба-ю шли уже не лесотундрой, а больше лесом. Только раз или два со стороны к дороге подобралась сизая пена болот, но так и не смогла её захлестнуть. Тут-то нам и повстречался олень. Он выступил из листвянки карликово-берёзового подлеска, и в тот же миг оказался на дороге в нескольких метрах впереди нас. Легкий шорох, и только! А мы всё ещё продолжаем шагать, теперь получается, прямо ему навстречу. Но он не боится! Не отпрыгивает в сторону, сразу не уходит! Наоборот, с последним шагом замирает и оборачивается в нашу сторону!.. Всё происходит так быстро, что мы не успеваем сообразить и останавливаемся в последний момент, когда зверь уже с нескрываемым любопытством смотрит на нас… Это длится какую-то секунду, после чего олень исчезает на противоположной стороне дороги столь же неожиданно, как и появился. Будто останавливался только затем, чтобы заглянуть людям в глаза!

Конечно, мы под впечатлением! Сколько величия, гордости в его движениях! Будто неведомый талантливый режиссёр спровоцировал всю эту картину, где нам, людям, была отведена лишь второстепенная роль. Можно только дивиться звериному слуху, его чуткости, манерности, всем этим свойствам, проявляющимся в стати благородного, привыкшего к неограниченной свободе зверя, на которого мы только и успели, что мельком взглянуть… Можно только догадываться, какой таинственный мир доступен ему! И скрыт от нас. С тех самых пор, как люди слишком занялись собой и потеряли способность воспринимать мир таким, какой он на самом деле есть. Час расплаты наступает всему, и теперь мы ходим на поводу у дорог да набитых тропинок, – тайга, как и её обитатели, стала непонятна и неприступна для человека. И никак не заботливой хозяйкой, матерью, дарующей жизнь, удачу, видится она, а грезится проявлением чьей-то злой воли, от руки которой можно только погибнуть. От осознания этого мне стало так горько, так грустно! Сумасшедшими глазами люди сегодня смотрят на мир! А кто из нас не мечтал быть птицей, вознесшейся к границам неизмеримых высот? Или быстроногой ланью, покоряющей лесные просторы? Куда потом деваются такие мечты? К сожалению, человек как ничтожество – это правда. Весь лесной мир боится его, для любого живого существа страшнее этой угрозы нет на Земле, разве что только огонь. Птицы предвещают его появление, звери разбегаются прочь в разные стороны, только сам человек ещё пребывает в заблуждении относительного самого себя… Ведь что говорить, представления наши о природе весьма скудны! Мы боимся медведей, волков, змей и пауков, как будто всем им нечего больше делать, кроме как выслеживать нашу персону с намерением непременно если не сожрать, то хотя бы покалечить её. Встречаясь со зверем, испытываем один лишь страх или брезгливость, и вместо того, чтобы пытаться постичь всю красоту жизни, начинаем упорно защищаться от мнимой опасности, тем только провоцируя её, или, что ещё хуже, убиваем или калечим невинного зверя!.. Думать, что лоно природы враждебно человеку, – большая глупость, последствия которой плачевны не только для нас, но и для всего окружающего мира, понятие о котором мы так извратили. Благодаря неправильным представлениям в нашем подсознании проводится глубокая черта, окончательно отсекающая человека от природы, следствие чего налицо: встреча с диким животным сегодня, увы, огромная редкость. Особенно так, как посчастливилось нам. Потому-то свидание с оленем и показалось мне событием грустным: даже при сильном чувстве любви к природе мы остаёмся чужды тайнописи её бытия. Мы влюбляемся в запах ночи, взгляд наш приковывается к поверхности озёр, воображение погружается в глубины пещер, но при всём этом человек, костенея в стериотипах, продолжает оставаться в полном непонимании смысла творящегося… На самом деле, все эти красоты проходят мимо нас.

– Мне ещё грустнее потому, – сказал я Ване, когда наваждение прошло, и мы снова двинулись в путь, – что я не могу как он. Быть таким же красивым и быстрым.

– Почему? Мы же люди, – Иван посмотрел в небо.

– В том то и дело.

И мы подумали о диких местах, где оказались. Следов человека на дороге по-прежнему нет. Один раз увидели обломки нартовых лыж и сделали вывод, что под зиму или весной люди тут всё же бывают. Зато отпечатков оленьих копыт и медвежьих лап не счесть. Неудивительно, потому как во все стороны, насколько хватает взгляда, темнеет бархат матушки-тайги. Она долго клубилась тёмно-зелёными пятнами там, внизу, а теперь накатила на нас огромной волной. С солнцем комары, конечно же, активизировались, но их было мало теперь. Ночью в горах был заморозок, и он побил их. Теперь холод туманами скатывался со склонов гор, сползал, гонимый пробрызнувшими лучами восхода, всё ниже к зашумевшей под боком Лагорта-ю, пока не зашевелился там в панике скопищами клубков и не распался совсем. Ещё немного, и дорога упала вниз, выскочила к реке.

Первая наша мысль была: «Люди!» Но – увы, домики на другой стороне реки оказались давно покинутыми. Сохранилась лишь баня на берегу, собранная из тонкого лиственничного тёса, в дальнейшем обжитая под зимовье, и сложившиеся под воздействием сурового климата, как карточный домик, стены сарая. Лиственница, как известно, дерево прочное, поэтому баня, выстроенная лет тридцать-сорок назад, выглядит ещё сносно. Она-то и создаёт видимость, что люди где-то неподалёку.

Обрадовавшись бане, остаемся здесь ночевать. Хотя мы и купаемся каждый день, но всё равно в качестве разнообразия горяченького тоже хочется. Выбрасываем из тёсенки хлам и затапливаем её, как можно плотнее обложив камнями, реконструировав прямоугольную железную печь. Пять раз, в то время как Иван возится с костром и колдует завтрак, я подкладываю дров в топку, пока окончательно не удостоверяюсь, что баня готова. Ох, ну и оторвались же мы тогда!.. Как сейчас помню – вылезаю на берег реки весь красный,