Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

Вот он, знакомый плёс, серебрящийся разводами. Откидываю крючок с удилища и пускаю мушку по течению с переката, начинаю вести. Тройник смешно прыгает, топорщится волосками против течения, как будто сопротивляется. «Хлоп!» – вот и готово. Леска резко натянулась, я бегу по камням прочь от берега. Рыба активно противится такому с ней обращению, но что поделаешь! Человек неумолим. Он берёт отблёскивающую медным красавицу и бьёт её головой о ближайший камень с такой силой, что судорога сводит в кольцо рыбий хребет, а глаза зверя стекленеют и мигом заходятся кровью. Крупная рыба умирает тяжело и красиво, как и подобает её свободолюбивому нраву, и мне уже жаль её, глупую, легко обманутую. Но есть плоть и не ощущать её предсмертного, угасающего трепета на руках, мне кажется преступлением против чужой жизни ещё более горшим. Это одно из тяжелейших лицемерий, какие только существуют у человечества. Сначала мы гладим кроликов, а потом едим их – разве это нормально? Уж лучше тогда не употреблять мяса совсем, но мы не можем! Поэтому забываем обо всех возникающих противоречиях, оставляя всё так, как есть, поддавшись течению окружающей обстановки, не особо задумываясь. «Ужас!» – восклицает какая-нибудь девица, видя кровь аварии на автомобильной дороге. Но она довольна, вкушая ароматный кусок бифштекса, и радуется, обедая при свечах. В определённом контексте такой пир смахивает на отпевание с последующим ритуальным поеданием трупа, и мне становится не по себе… В глубине сердца человек по-прежнему чёрен, дик и жесток, как и его самый далёкий предок. Только теперь он научился сдерживать и скрывать свою природу от себя антуражем обстановки, в которой не замечается иная, тёмная сторона вещей. И продолжая так жить, человек пребывает ещё в большем заблуждении относительно своих свойств и предназначения. Природная среда же сталкивает личность и объективность на грани прекрасного и уродства лицом к лицу. «Убей или умри», – говорит она.

Странно и непонятно жить в мире, где чувство прекрасного так остро уживается с тёмной стороной существования. И ещё более становится необъясним человек, склонный не замечать подобного противоречия… Почему он так поступает? Отказывается приложить силы найти единое гармонизирующее решение? Природа счастливого обывателя наиболее загадочна, ибо мотивы её благополучия именно неочевидны. Иногда я даже завидую таким людям, давно прекратившим всему удивляться. Ведь они и морально устойчивее, и увереннее идут по жизни. Вот только уверенность эта, без сомнений, ни к чему реальному не ведёт. Разве можно научиться любить, игнорируя, в спешке проходя мимо? Достигать безмятежного счастья, оставаясь равнодушным? И чувствовать вкус победы, не сбивая пальцы в кровь? Конечно, если рассуждать здраво – не быть увлечённым и не замечать подобных противоречий просто невозможно, но люди преодолевают такую невозможность порой даже вопреки желаниям своим, и вектор её преодоления является для меня огромной загадкой. Итог его и есть, видимо, тот искусственный мир зоопарков и пластиковых цветов, которым мы себя окружили.

Сегодня мы не лицемерим. Через часок, возвратившись в лагерь и отмывшись от крови, готовлю и ем пойманную «дичь» – рыбу в несколько раз аппетитнее любой магазинной, потому как добытую своими руками. Но мне грустно. Успокаивает только, что хариуса не было изъято из потока больше, чем необходимо. Готовим и малосолку: закидываем крохи соли в надрезанные хребтины, натираем утробные бока. Заворачиваем рыб в листья и укладываем под плоские камни – пускай отлежится! После всех приготовлений чувствую, как моё внимание притупляется и наступает пора умиротворения. Сердце подсказывает, что день, сотканный из тонкой паутины противоречий, прожит не зря. Видно так тому и быть, мелькнуло в голове напоследок, перед самым сном.

Сильная сторона материального

Все, приспособились: ходим исключительно по ночам. Палатку ставим под сенью деревьев или в тени кустистых оврагов. Иначе жить получается совсем невозможно. Плохо отдохнешь – будешь волочиться по горам, словно прошлогодний лист, невесть какими ветрами заброшенный в эти края. Ночные передвижения из-за груза сами по себе утомляют, что уж говорить о жарком дне! Расставаться с Пятиречьем, несмотря на его комариные нападки, было грустно. За короткий срок мы уже успели привыкнуть к этому уютному месту, особенно к рыбе. Форсируем Хойлу в месте брода и поднимаемся с дорогой в сопку. Наверху нас встречает плато, изредка перекинувшееся понизями, в иное время, как мы уже давно для себя уяснили, представляющими собой болота. Идем по этим неприглядным, разноображенным редкими лиственничниками, ландшафтам. Горы на отдалении, все так же синеют контурами справа, из-под ног то и дело вспархивают куропатки и отвлекают наше внимание притворным поведением раненой в крыло птицы от жёлтоватых птенцов, притаившихся в двух шагах от дороги и терпеливо ожидающих условного сигнала матери, заверяющего о полной безопасности. Перед рекой Труба-ю – широкий ручей, нами принятый было за саму реку Он предстал ровным лесным пробором, похожим на просеку или древнюю дорогу, неожиданно возникшую из сумрачных глубин старой дебри… Поверхность ручья источала туманы, трепещала ковровыми дорожками темно-зеленого цвета, мозаично сложенными из кожистых листочков неизвестного нам растения. Фантастично, сказочно тихо в царстве леса было вокруг. Пейзаж околдовывал, увлекал проследовать вверх по реке, за туманными знаками, к святой синеве гор. Рядом с ручьём насупился обветшалый барак с ржавой печуркой внутри, но целыми полиэтиленовыми окнами и дощатыми нарами, то есть еще вполне пригодный для жилья. К нему подводит отдельная дорога, выстеленная пушицей, на вид – сплошная белая полоса. Пушица – очень интересное растение, встречающееся в сырых, торфяных местах и у нас в Подмосковье. Это шарики белого, как рыхлый утренний снег, пуха, покачивающиеся на тонких стеблях, соприкасающиеся друг с другом и тем самым образующие пятна на зелени, проплешины, пёстрые узоры, видные издалека. Шарики пушицы, на деле являющиеся соцветиями, можно срывать и смело использовать вместо ваты. Северный хлопок – так хочется назвать мне это удивительное растение.

Река Труба-ю оказалась стремительным потоком, по водности не отличающимся от других пересечённых нами рек. В русле громоздятся булыжники, в истоках чернеют горы и даже скалы – видны стены каньона. Делаем обеденный перерыв, удобно разместившись на бревне подле кустов можжевельника. Варим чай, закусываем малосолкой. Я не верю своим глазам: комары остались за рекой! Для нас это просто невозможное событие, в которое трудно поверить. С накомарниками так свыклись, что взгляд, лишенный этого диффузора, кажется неестественным. Ваня так обрадовался, что запрыгал вокруг костра в первобытном танце, словно безумный. Его глаза, обрисованные темными, устоявшегося синюшного цвета от длительного пребывания в дыму кругами, лихорадочно поблескивали, а неравномерно опаленная щетина,