Космос. Иллюстрированная история астрономии и космологии - Джон Норт

одно доказательство того, насколько быстро развивались техника наблюдений и разрешающая способность инструментов. (Забегая вперед, скажем, что фотографии, полученные в 1980 г. космическим аппаратом «Вояджер-1», обнаружили сотни более мелких делений, не говоря уже о переплетенных нитях внешнего кольца.) Кассини повезло с отличными инструментами, изготовленными Джузеппе Кампани в Риме: благодаря им он открыл детали на дисках Марса и Юпитера, позволившие ему определить период вращения обеих планет. После переезда в Париж Кассини открыл сплюснутую форму Юпитера, пояса́ на поверхности Сатурна и еще четыре спутника Сатурна. Рею и Япет он обнаружил в 1671–1672 гг., а Тефию и Диону – в 1684 г. Зонды «Вояджер» довели общее количество открытых спутников до двадцати одного7; в числе наиболее эффектных изображений, полученных космическим аппаратом «Кассини», есть фотография с недавно образовавшимся кратером на Рее (ил. 159). В XXI в. не проходит и месяца без того, чтобы накопленное знание не пополнялось какими-нибудь новыми подробностями, но чем больше мы знаем, тем сложнее становится нас удивить. В известном смысле, первое изумление от телескопических открытий достигло кульминации еще до завершения века его изобретения. Настало время серьезно задуматься над теорией, способной объединить эти новые астрономические открытия, но, как всегда, нашлись люди с другими вкусовыми предпочтениями.

158

Приведенная Христианом Гюйгенсом иллюстрация того, как изменение внешнего вида Сатурна (показанное на периферии диаграммы) связано с наклоном кольца к плоскости орбиты Сатурна, описываемой им вокруг Солнца (внешняя кривая). Эта плоскость почти совпадает с плоскостью эклиптики (внутренняя кривая, где Земля обозначена буквой E). Из его сочинения «Systema Saturnium» (1659).

159

Лучевой (а потому сравнительно молодой) кратер на спутнике Сатурна Рея, изображение которого получено в 2005 г. в лучах видимого диапазона с космического аппарата «Кассини» с помощью длиннофокусной камеры. Тот же кратер можно было наблюдать с «Кассини» и в 2004 г., но с гораздо меньшим разрешением. Диаметр Реи 1528 километров, что соизмеримо с диаметром Луны (1738 километров).

ТЕЛЕСКОПЫ И ГРЕЗЫ

Появление относительно простых в употреблении инструментов, благодаря которым многие небесные явления стали доступны для наблюдения даже людям, не имевшим представления о технической стороне астрономического знания, не могло не поменять космологию, во всяком случае внешне. Такое уравнивание в правах было во многом иллюзорным, но оно послужило толчком к возрождению литературной традиции, родственной Цицероно-Макробиевому «Сну Сципиона». Задолго до этого итальянский поэт времен Ренессанса Лудовико Ариосто, прославившийся своей эпической поэмой «Orlando furioso» («Неистовый Орландо», 1516), внес свой вклад в возрождение этого жанра. В своей поэме он рассказывает о путешествии на Луну, разъясняя все увиденное таким образом, как будто это были земные события. Галилей чрезвычайно любил эту поэму, хотя нельзя сказать, что она сыграла какую-то важную роль в его собственном поиске сходств между Землей и Луной. Как мы уже видели, подобный прием был применен в «Сне» Кеплера для придания большей убедительности коперниканству. Он заключался в сочетании долгой литературной традиции с обнародованными Галилеем данными недавних телескопических наблюдений и собственным воображением. Однако, по всей видимости, наиболее сильным произведением этого жанра являются продуманные до мелочей диалоги Бернара Ле Бовье де Фонтенеля «Entretiens sur la pluralité des mondes» («Рассуждения о множественности миров»), изданные в 1686 г., в которых он аналогичным образом способствовал признанию коперниканской системы. Известны и писатели, пытавшиеся повернуть эту аргументацию вспять. В 1656 г. апологет тихонианской системы монах-иезуит и ученый-астроном Афанасий Кирхер использовал сюжет небесного странствия для мысленного путешествия по собственной космологии. Разумеется, он сделал это для того, чтобы утвердиться в вере в неподвижность Земли. Сочинение Кирхера представляет довольно странную внедисциплинарную фантазию, в значительной степени опирающуюся на астрологическую традицию. Например, пресные воды Венеры наталкивают его на вопрос – возможно ли использовать их для законного крещения евреев или язычников? Кирхер часто путается в доводах, когда переходит к идее существования многих планетных систем, похожих на нашу. Он опубликовал свои размышления, озаглавив их «Itenerarium exstaticum» («Экстатическое путешествие»), а через год дополнил их описанием подземного мира. Книга переиздавалась два раза, но ее так и не перевели с латинского, и, по понятным причинам, она подверглась осуждению со стороны церкви.

Одним из читателей, явно подпавшим под влияние этой книги, был Христиан Гюйгенс, который аналогичным образом отталкивался от безусловного признания истинности космологической системы, но на сей раз коперниканской. Гюйгенс использовал те же аналогии, что и Кирхер, надеясь доказать непременное существование у неподвижных звезд планетных систем, которые, подобно нашей системе, также являются обитаемыми. Он развил этот аргумент в объемном сочинении, ставшем его последней книгой, – «Cosmotheoros», оконченной в 1695 г., но опубликованной лишь после его смерти в 1698 г. В ней он продолжил излагать свои соображения об обязательном существовании на планетах необозримого количества других растений и животных. Причем некоторым животным доступна такая же сила рационального мышления и способность к ощущению, как наша. Они должны, как он полагал, быть социальными существами, постигшими астрономию «и все подчиненные ей искусства», и в итоге приблизятся к нашему уровню понимания этих предметов. Гюйгенс основывал бо́льшую часть своих доказательств на аксиоме, что поскольку все Божьи творения воплощают высшую степень совершенства, они должны быть похожи друг на друга. Он часто очень широко трактовал свои аналогии, доводя их до крайнего предела. Одним из типичных аргументов, сила которого заключалась скорее в выразительности, чем в здравомыслии, был его довод о том, что пресловутые обитатели должны обладать руками, а не чем-то вроде слонового хобота. Он не мог допустить мысли, будто Природа благосклонна к ним менее, чем к нам, а тем более к нашим белкам и обезьянам. И хотя это конкретное утверждение лишает его чести быть предвестником пришедшей следом научной фантастики, он по меньшей мере признавал, что создания на других планетах не обязательно должны быть уродливыми с виду.

«Cosmotheoros» был издан сначала на латыни, но вскоре появился его английский перевод, а в течение следующих двадцати лет его перевели на голландский, французский, немецкий и русский языки. Он являлся образцом литературного жанра, который проявлял должное почтение в отношении астрономического знания, но лишь при условии достоверности последнего. После краткого, но довольно пренебрежительного разбора книги Кирхера на эту же тему, Гюйгенс посчитал себя обязанным предложить что-то более солидное, поэтому последняя часть его книги была посвящена обзору последних данных оптической астрономии. Это дало ему возможность упомянуть как о своих наблюдениях, так и о наблюдениях Кассини. Например, он сумел продемонстрировать, как кольца Сатурна будут менять свой вид с течением времени, если смотреть на них с Юпитера. Он сумел сообщить важные вводные сведения об оригинальном техническом приеме, позволяющем определить расстояние до звезды Сириус. Для этого он предлагал пропустить солнечный свет через микроскопическое отверстие в пластинке, размещенной на конце его 12-футового телескопа. Напротив отверстия располагались крошечные линзы. Меняя их взаимное положение, он добивался примерно такой же силы наблюдаемого света, как у самой яркой звезды – Сириуса, после чего, используя незамысловатые оптические расчеты, получал расстояние до звезды, которое оказалось у него равным 27 644 расстояниям до Солнца. Это был прекрасный результат, хотя он составлял всего лишь одну двадцатую часть от истинного значения. Для создания у читателя наглядного представления о громадности этого расстояния он добавлял: чтобы