Космос. Иллюстрированная история астрономии и космологии - Джон Норт

Многие открытия Галилея, частично уже описанные в этой главе, оказали очень глубокое воздействие на его собственное мировосприятие. Преимущества материального характера, которые давала ему его новая должность математика и философа великого герцога тосканского, по всей видимости, повлияли на его решение вернуться во Флоренцию летом 1610 г., несомненно однако и то, что он находил неприемлемой для себя мысль продолжать преподавать старую аристотелевскую философию. Вместе с тем, его первые телескопические открытия не подорвали основ старого образа мышления: все они могли быть более или менее удачно объяснены исходя из аристотелевских представлений. Горы на Луне и Млечный Путь, состоящий из множества одиночных звезд, не выглядели фактами, оказывающими серьезное влияние на фундаментальные принципы аристотелевской космогонии, сопоставимыми по значимости с вопросами, поставленными после появления новых звезд 1572 и 1604 гг., а также после обнаружения отсутствия параллакса у комет. Спутники Юпитера представляли собой серьезную проблему, поскольку это предполагало по меньшей мере наличие во Вселенной других, кроме Земли, центров вращения. Однако до конца 1610 г. Галилей сообщил о других захватывающих открытиях. Сатурн, как он обнаружил, обладает некруглой формой, как будто бы это шар с двумя ручками. Он не смог различить позже оказавшееся кольцами Сатурна, и предположил, что видел спутники, расположенные очень близко к планете. Сначала он воздержался от опубликования своих находок, если не принимать во внимание анаграмму, решить которую никому не удалось. Записанная на латыни, она несла в себе сообщение: «Высочайшую планету тройною наблюдал». Вскоре эти придатки на время исчезли (поскольку, как известно, кольца время от времени поворачиваются к наблюдателю «ребром»), и это сильно запутало дело. «Неужели Сатурн поедает своих детей?» – спрашивал он Вельзера в письме. В своей книге «Il Saggiatore» («Пробирных дел мастер», 1623) он все еще рисует Сатурн, как будто у того есть дужки, как у чайной чашки (ил. 152). Как мы увидим далее, это продолжалось вплоть до 1650 г., когда молодой Христиан Гюйгенс нашел правильное объяснение изменения внешнего вида Сатурна.

152

Зарисовка внешнего облика Сатурна (слева вверху), приведенная в произведении Галилея «Il Saggiatore» (1623). Кроме того, в верхнем ряду изображены относительные размеры дисков Юпитера и Марса. В нижней части иллюстрации изображена последовательность фаз Венеры с уменьшением размеров планеты по мере увеличения ее расстояния от Земли.

Более актуальным для широких космологических дискуссий стало открытие Галилеем скоплений едва заметных неподвижных звезд, количество которых казалось бесконечным, а также фаз Венеры. Первое не представляло особых трудностей, поскольку, как указывал Клавий, в Библии говорится о неисчислимости звезд. В этой связи то, что демонстрировал телескоп, составляло проблему лишь для некоторых специалистов, имевших компетентное представление о ней: чем больше обнаруживалось звезд, тем сложнее было разместить их в стандартном мире аристотелевского типа. Фазы Венеры воспринимались как нечто, представляющее гораздо более серьезную проблему. Различные возможные положения Солнца (S), Венеры (V) и Земли (E), когда они находятся примерно на одной линии, строго лимитированы. Согласно всем трем главным планетным системам, обладавшим солидным влиянием в начале XVII в., – птолемеевой, коперниканской и тихонианской, – они могут располагаться в порядке EVS, то есть с Венерой, лежащей между нами и Солнцем. (Конечно, орбитальное положение Венеры крайне редко попадает в плоскость орбиты Земли, обычно они недостаточно близки, чтобы произошло прохождение Венеры по диску Солнца, если смотреть на них с Земли.) При таких условиях Венера будет невидима невооруженным глазом, поскольку она потеряется в солнечных лучах, но этот случай будет почти полностью аналогичен новолунию. Более интересен случай полностью освещенной Венеры (аналог полнолуния). Это конфигурация ESV, и модель Птолемея в ее традиционном изложении не содержит такой расстановки, поскольку считается, что в этой системе орбита Венеры полностью умещается внутри орбиты Солнца.

Античная модель, называемая SEV, как может показаться, содержит еще одну возможность появления «полной» Венеры, но птолемеевы движения сконструированы таким образом, что центр эпицикла Венеры находится примерно на одной линии с Солнцем, поэтому планета не может оказаться в противостоянии к Солнцу, и каждому было очевидно: реальность построена именно по такому принципу.

Главное же заключалось в следующем: все модели допускали существование серии фаз Венеры, но в птолемеевой модели не было полного набора этих фаз. С точки зрения традиционных астрономов, Венера в лучшем случае могла принять форму полумесяца. Оппоненты Коперника указывали на то, что различия во внешнем облике Венеры не являются исчерпывающим доказательством существования полного набора фаз. Однако Галилей, использовав телескоп, наблюдал этот полный набор и расценивал увиденное как доказательство истинности коперниканской астрономии. Позже Кеплер в приложении к своей книге «Hyperaspistes» (1625), посвященной защите работы Тихо о комете от критики перипатетика Сципиона Кьярамонти, довольно справедливо указал на то, что тихонианская система объясняет фазы Венеры так же хорошо, как и коперниканская. Однако затем линия фронта сдвинулась глубоко в лагерь противника, и коперниканство стало постепенно, но все более зримо угрожать свержением существующей традиции. И конечно, Кеплер был из числа тех союзников, которые выступали со своими замечаниями (в контексте критики довольно опрометчивых суждений Галилея о кометах) главным образом из чувства лояльности к своему бывшему учителю, чем с искренним желанием поддержать тихонианское мировоззрение.

В 1611 г. Галилей устроил демонстрацию своих телескопических открытий иезуитам римской коллегии. Воззрения иезуитов отличались двойственностью, однако ему удалось по меньшей мере обратить большинство из них на свою сторону. Ключевой фигурой эпизода оказался Роберто Беллармино, советник папы по теологическим вопросам. Беллармино, к тому времени ему было уже под семьдесят, попросил астрономов колледжа (бывшим ректором которого он являлся) верифицировать открытия Галилея. Они сделали это, и Беллармино ответил Галилею в дружеских тонах, хотя и отказавшись признать коперниканство. Позже он настаивал на тезисе: до того момента, когда станет возможно провести предельно убедительную демонстрацию, тексты писания должны безоговорочно приниматься на веру. Однако возможно, что самым приятным из всех комплиментов, сделанных в этот период иезуитами, стало замечание величайшего ученого Кристофа Клавия в последней редакции его комментария к «Sacrobosco» (это случилось в 1611 г.; через год Клавий скончался). Астрономам, сказал он, следует искать новую систему, которая находилась бы в согласии с новыми открытиями, поскольку старая их больше не устраивает. И это после целой жизни противостояния коперниканству.

В целом иезуиты определенно не были склонны к безоговорочному принятию галилеевского образа мышления. Одна из идей, которой воспользовались многие из них, как только распространилось сообщение о наличии пятен на Солнце, заключалась в том, что эти пятна напоминают по своему характеру группы не меняющихся звезд или планет. Когда в 1612 г. на публичном диспуте один доминиканец заметил, что звезды и планеты являются круглыми или по меньшей мере обладают правильной формой, а солнечные пятна – нет, иезуиты, сославшись на наблюдение, возразили: группа из пятидесяти или около того объектов может создать некоторую внешнюю хаотичность. Позже Галилей скажет, как ему сложно представить, чтобы пятьдесят звезд, равно как и пятьдесят лодок, движущихся вместе с разными скоростями, продолжали бы составлять единое целое. Кроме того, он наблюдал все эти вещи с величайшей тщательностью – их изменения как по форме, так и по размеру, их