Космос. Иллюстрированная история астрономии и космологии - Джон Норт

рост и исчезновение, их очевидную непрозрачность и создаваемое ими «затенение». У него имелся козырь в этой игре. Чего стоят бесконечные цитаты из традиционных авторов – каким бы великим интеллектом они ни обладали, – если у них отсутствовала возможность ознакомиться с новыми наблюдениями?

Вернувшись во Флоренцию, Галилей оказался вовлеченным в еще большее количество непрерывно продолжавшихся дискуссий подобного рода, в которых он чувствовал себя как рыба в воде. Первый диспут был посвящен плавающим телам – еще одному вопросу, где на кону стоял авторитет Аристотеля, но на сей раз альтернативной доктриной оказалась концепция Архимеда. Работая над книгой по этому предмету, за которую он подвергся нападкам со стороны по меньшей мере четырех профессоров-перипатетиков в Пизе и Флоренции, Галилей получил экземпляр написанной под псевдонимом работы о солнечных пятнах, посланной ему Марком Вельзером из Аугсбурга. Мы уже упоминали о Велзере и его взаимоотношениях с Кристофом Шейнером, одним из главных сторонников идеи, согласно которой пятна являются малыми планетами. Галилей ответил Велзеру тремя длинными письмами, заявив о своем приоритете на это открытие и выступив с нападками на выводы Шейнера. Таким образом, он пополнил растущий список своих врагов еще одной фамилией. Шейнер отличался во многом консервативными взглядами, но он являлся ученым, интеллектуалом, преподающим древнееврейский язык и математику в университете Ингольштадта, и, кроме того, считался неплохим астрономом. Техника, которую он использовал для зарисовки солнечных пятен, предполагала получение проекции изображения Солнца с помощью телескопа кеплеровского типа (см. ил. 153). Вся процедура сначала тщательно продумывалась и только после этого приводилась в исполнение: незаурядная интуиция Шейнера-механика наглядно подтверждается другим его изобретением – пантографом – набором подвесных стержней, разновидность которого порой все еще используется для изготовления масштабированных изображений. Надо сказать, что его зарисовки Луны, сделанные в 1614 г., оказались крайне неудачными, о чем можно заключить, взглянув на ил. 154.

153

Технический прием, примененный ингольштадтским иезуитом Кристофом Шейнером для наблюдения солнечных пятен. Он проецировал изображение Солнца на белый экран, расположенный во внешнем фокусе надлежащим образом настроенного телескопа кеплеровского типа. Опубликовано в его книге «Rosa ursina sive sol» (Браччано, 1626–1630). Этот прием получил широкое распространение и был использован позже для наблюдения редко случающихся прохождений Меркурия и Венеры по диску Солнца.

154

Рисунок внешнего вида лунной поверхности в первой четверти, сделанный Кристофом Шейнером. Взято из его сочинения «Disquisitiones mathematicae» (1614), написанного в соавторстве с И. Г. Лохером.

Наиболее ценная телескопическая работа Галилея осталась позади. Он начинал постепенно втягиваться в теологические сети. 26 февраля 1616 г. папская комиссия в Риме обязала его отказаться от идеи движения Земли и никогда более не отстаивать это мнение. Через неделю после этого книга Коперника «De revolutionibus» попала в католический «Индекс запрещенных книг», где она числилась вплоть до 1835 г.

Ответ Галилея заключался в переключении на решение более практических вопросов, а именно на определение долготы в открытом море с использованием спутников Юпитера как универсальных часов. Он рекомендовал использовать для этих целей инструмент собственной конструкции (йовилабиум, представлявший собой некую разновидность экваториума для спутников) и таблицы затмений спутников и их движений в целом. Галилей обратился в Генеральные штаты в Нидерландах за получением премии, учрежденной за решение этой навигационной проблемы, однако получил в ответ только предложение принять в подарок золотую цепь, которое он отклонил.

155

Ян Гевелий и его жена Эльжбета, производящие наблюдения с помощью 6-футового латунного секстанта. Как это сделал ранее Тихо Браге, Гевелий опубликовал подробные и великолепно иллюстрированные книги, в которых приводилось описание его многочисленных инструментов. Данная иллюстрация взята из «Machinae Coelestis, Pars Prior» (1673).

Он писал о механике и о кометах и даже бросил подачку перипатетикам в классическом полемическом сочинении «Il Saggiatore» в виде возможного варианта защиты против антиаристотелевского аргумента о слишком малом параллаксе комет. Он сказал, что нет смысла дискутировать об их параллаксе до тех пор, пока не выяснено, действительно ли их природа является чисто оптической, как если бы они оказались результатом преломления света в облаках или в испарениях. (При этом он разделял убеждение Тихо о небесном происхождении новых звезд.) Расположение комет далеко за пределами Луны будет по-настоящему строго установлено после точных измерений, произведенных величайшим данцигским астрономом Яном Гевелием (ил. 155). Убедительное наблюдательное свидетельство в пользу идеи о том, что они движутся по параболическим орбитам, в фокусе которых находится Солнце, впервые представил Георг Дёрфель в 1680 г.

Ограничения, наложенные на Галилея, обратили его к написанию, возможно, наилучшего из всех его литературных творений – «Диалога о двух главнейших системах мира – Птолемеевой и Коперниковой». Эта книга построена как серия дискуссий между тремя персонажами, названными именами Сальвиати, Сагредо и Симпличио. Сальвиати – это сам автор, Сагредо – образованный слушатель, а Симпличио – глуповатый перипатетик. (Несмотря на всегда имевшуюся у Галилея возможность сказать, что он подразумевал величайшего комментатора Аристотеля VI в. Симпликия, у этого имени существовало очевидное второе значение.) Галилей писал эту книгу в течение шести лет, но он балансировал на лезвии ножа, и после ее опубликования во Флоренции в 1632 г. ему было предписано явиться в Рим для отчета о своих действиях перед Инквизицией. После долгих переговоров он подчинился и приехал в Рим в 1633 г.

Затем последовал один из самых известных судебных процессов в истории. Тем, кто рассматривает это не более как интеллектуальное упражнение, будет полезно напомнить, что на одном из этапов следствие велось под угрозой пытки, и хотя, по всей видимости, следователи не намеревались применять пытку, эта мысль вряд ли была утешительна для Галилея. Он продолжал настаивать, что перестал придерживаться теории Коперника после того как Конгрегация Индекса выступила с ее осуждением. Однако в конечном счете его приговорили к пожизненному заключению и подвергли епитимье. Приговор подписали семь кардиналов, и хотя формально папа Урбан VIII его не утвердил, постановление Священной канцелярии считалось окончательным до тех пор, пока оно не будет оспорено папой. По легенде Галилей, поднимаясь с колен после повторного прочтения формулы его предполагаемого проступка, топнул ногой и заявил: «Eppur si muove!» («И все-таки она [Земля] движется!»). Этот рассказ правдоподобно передает характер Галилея, но никак не истинный ход событий.

Приговор сразу же заменили домашним арестом на неограниченный срок. Галилею было уже под семьдесят, и он прожил еще одиннадцать лет, полностью ослепнув за четыре года до смерти. С этих пор в Италии теория Коперника появлялась на страницах печатных книг только как объект критики. Великолепным примером того, с какой легкостью высокоталантливые люди могли идти на поводу у ортодоксии, является Джованни Баттиста Риччоли: в своем сугубо научном обзоре истории астрономии за все времена – самом изысканном из когда-либо написанных сочинений подобного рода – он склоняется к отстаиванию истинности модифицированной тихонианской системы.

Галилей не принадлежал к числу великих астрономов-математиков. Он сохранил верность коперниканским кругам, которые тот использовал в своей теории, и даже в своем «Диалоге о двух главнейших системах мира» ни разу не сослался на введенные Кеплером эллиптические орбиты, хотя определенно знал о работе Кеплера. Однако его математические таланты весьма незаурядны, и принятое им решение нельзя считать результатом некомпетентности. Он приводил пространные и убедительные доказательства важности математики для натуральной философии – утверждение, которое никак нельзя назвать общепринятым в его время, хотя несколько его современников-иезуитов придерживались того же мнения. Одно