Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

13 мая «переписанная и выправленная» речь была отправлена на отзыв редактору «Вестника Европы» другу Стасюлевичу. Еще до этого Тургенев писал ему: «Дело в том, что штука вышла длинная и я в чтении 25‐го мая чуть не на целую треть ее сокращу. Места, которые впервые появятся в «Вестнике Европы», я обвел карандашом. Так как я на такие отвлеченности мастер средственный, то даю Вам право, в случае нужды, делать надлежащие поправки. Будьте так добры, засядьте за это вместе с А.Н. Пыпиным – а если бы Анненков к тому времени подъехал – то это было бы совсем чудесно – и такому триумвирату я бы вручил свою голову, не только свое писание».

Такое же поручение о написании речи по случаю пушкинского юбилея получил от Общества любителей российской словесности и Федор Михайлович Достоевский.

* * *

День открытия памятника 6 июня 1880 года был днем народного торжества. Вся Тверская площадь была заполнена народом. «Окна и крыши домов усеяны были людьми», – пишет очевидец. На площади и улицах «помещались массы народа». «Звон колоколов, стройное пенье, площадь, покрытая разнообразными массами всякого люда, начиная от воспитанников учебных заведений, знамена, венки, перевитые лентами, и, наконец, эта чудная статуя – все это представляло невообразимо очаровательное зрелище». Наконец спала пелена, и как живой предстал Пушкин. В первую минуту все замерли, потом грянуло громкое «ура». Действительно, редко кому суждено испытать такие минуты! А перекатное «ура! все гремело на площади». В это же время началось возложение венков. Часть пьедестала и все подножие вокруг памятника были покрыты массою венков.

Воспоминания А. Кони об открытии памятника: «С утра Москва приняла праздничный вид, и у памятника, закутанного пеленой, собрались многочисленные депутации с венками и хоругвями трех цветов: белого, красного и синего – для правительственных учреждений, ученых и литературных обществ и редакций. Ко времени окончания литургии в Страстном монастыре яркие лучи солнца прорезали облачное небо, и когда из монастырских ворот показалась официальная процессия, колокольный звон слился с звуками оркестра, исполнявшего коронационный марш Мендельсона. На эстраду взошел принц Ольденбургский со свитком акта о передаче памятника городу. Наступила минута торжественного молчания: городской голова махнул свитком, пелена развернулась и упала, и, под восторженные крики «ура» и пение хоров, запевших «Славься» Глинки, предстала фигура Пушкина с задумчиво склоненной над толпою головой. Казалось, что в эту минуту великий поэт простил русскому обществу его старую вину перед собой и временное забвение. У многих на глазах заблистали слезы… Хоругви задвигались, поочередно склоняясь перед памятником, и у подножия его стала быстро расти гора венков.

Через час, в обширной актовой зале университета, наполненной так, что яблоку негде было упасть, состоялось торжественное заседание. На кафедру взошел ректор университета Н.С. Тихонравов и с обычным легким косноязычием объявил, что университет, по случаю великого праздника русского просвещения, избрал в свои почетные члены председателя комиссии по сооружению памятника академика Якова Карловича Грота и Павла Васильевича Анненкова, так много содействовавшего распространению и критической разработке творений Пушкина. Единодушные рукоплескания приветствовали эти заявления. «Затем, – сказал Тихонравов, – университет счел своим долгом просить принять это почетное звание нашего знаме…», но ему не дали договорить. Точно электрическая искра пробежала по зале, возбудив во всех одно и то же представление и заставив в сердце каждого прозвучать одно и то же имя. Неописуемый взрыв рукоплесканий и приветственных криков внезапно возник в обширном зале и бурными волнами стал носиться по ней. Тургенев встал, растерянно улыбаясь и низко наклоняя свою седую голову с падающею на лоб прядью волос. К нему теснились, жали ему руки, кричали ему ласковые слова, и когда до него наконец добрался министр народного просвещения Сабуров и обнял его, утихавший было шум поднялся с новой силой. В лице своих лучших представителей русское мыслящее общество как бы венчало в нем достойнейшего из современных ему преемников Пушкина. Лишь появившийся на кафедре Ключевский, начавший свою замечательную речь о героях произведений Пушкина, заставил утихнуть общее восторженное волнение».

И наконец, 7 и 8 июня 1880 года состоялось главное событие – двухдневное торжественное заседание Общества любителей российской словесности, посвященное памяти Пушкина, где собралась многочисленная публика. Самыми значимыми событиями этих двух дней стали речи Тургенева и Достоевского о значении Пушкина в отечественной и мировой литературе. Ожидалось, что главным живым героем праздника, его триумфатором станет И.С. Тургенев, которого многие считали достойнейшим современным преемником великого Пушкина.

7 июня в Дворянском собрании Тургенев взял слово перед аудиторией, которая в большинстве своем была благосклонна к нему. Устремив взгляды на этого гиганта, элегантного, высокого, приглашенные ожидали, что, чествуя Пушкина, он вызовет патриотический восторг. Однако его речь была очень спокойной. Он восхищался Пушкиным, но все-таки не признал за ним величины всемирного масштаба, не мог поставить его в одном ряду с Шекспиром, Сервантесом, Гёте… Ведь он был всегда и во всем убежденным западником. Тургенев ограничился тем, что охарактеризовал в своей речи Пушкина как художника, отметил редкие особенности его таланта, между прочим способность «брать быка за рога», как говорили древние греки, то есть сразу, без подготовки, приступать к главной литературной теме. Не ставя Пушкина в один ряд с Гёте, он в то же время находил в его произведениях многое, достойное войти в литературную сокровищницу всего человечества.

Тургенев сказал: «…Кто знает? – быть может, явится новый, еще неведомый избранник, который превзойдет своего учителя и заслужит вполне название национально-всемирного поэта, которое мы не решаемся дать Пушкину, хоть и не дерзаем его отнять у него. Как бы то ни было, заслуги Пушкина перед Россией велики и достойны народной признательности. Он дал окончательную обработку нашему языку, который теперь по своему богатству, силе, логике и красоте формы признается даже иностранными филологами едва ли не первым после древнегреческого; он отозвался типическими образами, бессмертными звуками на все веяния русской жизни. Он первый, наконец, водрузил могучей рукою знамя поэзии глубоко в русскую землю; и если пыль поднявшейся после него битвы затемнила на время это светлое знамя, то теперь, когда эта пыль начинает опадать, снова засиял в вышине водруженный им победоносный стяг. Сияй же, как он, благородный медный лик, воздвигнутый в самом сердце древней столицы, и гласи грядущим поколениям о нашем праве называться великим народом потому, что среди этого народа родился, в ряду других великих, и такой человек…»

Его умеренные слова разочаровали немного публику, однако это не помешало ему быть встреченным горячими аплодисментами.