«Агдан. Не стены, а паруса!" - Сергей Саут

И если это будет кто-то у кого достаточно власти и влияния, типа нашего министра, то данное заявление точно не затеряется и будет рассмотрено в кратчайшие сроки.

Представляешь ЮнМи ты же скоро можешь быть свободна! Немного понимания и помощи нам здесь, и ты уже дома, ешь мамину кимчи и все у тебя просто прекрасно!

— Я не люблю кимчи. — отвечаю я. — Предпочитаю совсем другие блюда и другую кухню.

— Да не важно, любишь ты кимчи или нет, главное ты же будешь дома. Дома ЮнМи! Неужели тебе не хочется обнять маму и сестру. Выйти и погулять с ними по городу, зайти в кафе наконец? Жить такой простой счастливой человеческой жизнью?

— Красивая картинка. — усмехаюсь я. — Кто же откажется в тюрьме от свободы. Но главное какова будет цена за все это? Если это предательство, то мне такая свобода не нужна.

— Какое еще такое предательство? — похоже искренне удивлен этот лощенный господин. — Если ты выйдешь из тюрьмы намного раньше срока, то кого ты этим предашь? А, ты считаешь, что таким образом предаешь своих поклонников, собравшихся под тюремными стенами?

Но разве ты звала их сюда приезжать? Нет не звала! Мы тоже их сюда не звали. Поэтому о каком предательстве в такой ситуации может идти речь? Они наоборот уедут домой к своим родным и близким, им там будет намного лучше, чем здесь в палатках. Подумай и об этом тоже ЮнМи. Дома же всегда лучше, чем в гостях!

— Мы похоже с вами господин Квак живем в разных мирах, которые только изредка соприкасаются. — усмехаюсь я на этот детский развод. — А то что я их не звала… вот вы много сегодня говорили про патриотизм, скажите, а когда враг окажется на пороге, вы тоже как «истинный патриот» будете ждать особого приглашения защищать свою Родину от кого-то, или просто пойдете на передовую? Хотя наверно все-таки не пойдете, вас же туда никто не звал, поэтому патриотизм может и подождать.

— Ну ты же не хочешь мне сказать, что некоторые под стенами тюрьмы приехали тебя защищать как… свою Родину? Это не слишком ли громкие слова? У тебя как мне кажется слишком сейчас раздуто самомнение и чувство собственного величия. Я понимаю, что это не просто так, а все из-за этого фильма, после которого тебя подержало столько людей в мире. Бремя славы оно тоже бывает тяжелым и непростым. Но все-таки сравнивать себя… — господин Квак артистически развел руками.

— Нет, я не претендую на роль Родины и не кричу на каждом углу что меня надо спасать и защищать. Если вы не в курсе, то даже про съемки этого фильма про меня я узнала относительно незадолго до его выхода. Для меня он тоже в некоторой степени был совсем неожиданным.

Сотни, а то и тысячи людей приняли участие в его создании. В разных ролях и статусах. Но смотрело его в разы больше народу, вы сами это знаете, насколько мне известно сейчас уже идет речь о сотнях миллионов.

И вот теперь кто-то из этих сотен приехал сюда, под стены тюрьмы чтобы лично высказать мне свою поддержку, а не просто печатая эту подержку на клавиатуре, находясь за тысячи километров от меня. Нет они приехали лично, приехали несмотря на расстояние и неизвестность. И здесь, для многих в чужой стране они не побоялись громко заявить о себе, даже не о себе, а о поддержке ими меня.

А это дорогого стоит! И неужели вы думаете, что в «благодарность» ко всем этим людям, я сделаю такое вот странное заявление, которое вы уже даже для меня набросали? Да не бывать этому! Не бывать никогда!

— Ты не злись ЮнМи. — заходит с другой стороны этот чинодрал. — Я не в коей мере пытаюсь давить на тебя, просто предлагаю тебе подумать, подумать неспешно и принять правильное и нужное решение, в первую очередь нужное для тебя самой.

Подумай, с одной стороны — это твоя свобода и счастливая семья, твои мамам и онни, которые очень будут рады тебя видеть, а с другой стороны куча непонятных и незнакомых по сути тебе людей, которых ты даже в глаза не видела.

Сделай сама правильный выбор! Ну и чтобы тебе выбиралось и думалось полегче мы с руководством тюрьмы решили, что предоставление внеочередного свидания с твоими родными не будет здесь лишним, как и передача от твоих родных всего не запрещенного без ограничения веса такой передачи.

Этот все так, в знак нашего хорошего к тебе отношения!

Вот жеж… нехороший человек. — зло думая немного охреневший от этой речуги квакши я. Это он что, решил меня так задешево купить? Решил, что я продамся за бочку варенья да корзину печенья? Нашел думает гад мальчиша-плохиша что-ли? Ну ладно, я ему сейчас ему устрою. Я в гневе, и в гневе я страшен!

— Знаете, что господин Квак? Засуньте вы себе в задницу все эти ваши мелкие подачки, они мне не нужны, да и крупные тоже, поэтому ваше помилование можете засунуть туда же.

Да и сами вы тоже идите в задницу, прихватив при этом своего министра, чтобы вам там не было скучно. Это мой окончательный ответ, другого не ждите!

Пока чиновник медленно багровел от такого моего обращения, пользуясь этой паузой я обращаюсь непосредственно к НаБом.

— Госпожа НаБом, я уже устала здесь находится, сами знаете, что время для сна у осужденных в корейской тюрьме ограниченно правилами внутреннего распорядка. Поэтому прошу направить меня в мое спальное помещение… ну или в карцер, как посчитаете нужным, дальнейшим наш разговор здесь я считаю ненужным, бесперспективным и даже вредным для меня!

Хмм… мне вдруг стало интересно, чего это господина Квака так перекосило, когда он услышал это мое незавуалировонное оскорбление? Вот же не хотел я такое говорить, но этот господин похоже и мертвого достанет, слишком уж он душный, одним словом — корейский высокопоставленный чиновник, а они похоже почти все такие.

Но сейчас наблюдая за ним думаю, что он уж как-то очень бурно отреагировал на мой спич, точнее послание. Вон лицо скривилось как будто он только что махнул стакан лимонного сока запив все это еще и 70% раствором уксусом.

Ну, а вот у НаБом лицо… хмм странное, у меня такое ощущение, что она еле сдерживается чтобы