Единственные - Ольга Вечная

— Я не могу поверить, что ты здесь. Просто не могу в это поверить, — повторяет он, шаря глазами по моему лицу.

Потом вдруг притягивает меня к себе и обнимает крепко. Изо всех сил вжимает в свое тело, еще немного, и ребра треснут! Но это ладно, это пусть. Он целует мою макушку, торопливо, бегло, гладит по спине, ощупывает. Соскучился. Тоже очень сильно соскучился.

— Да здесь я, конечно, здесь, — шепчу сбивчиво. — Если я чего-то действительно хочу, разве хоть что-то в этом мире может меня остановить?

— Ты в порядке? — спрашивает Илья напряженно. — Как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? Голова?

— Что? Не-ет. Ой, да что мне будет? Помыться только хочу, мне кажется, от меня несет жареным луком за километр.

Когда он наконец отпускает меня, я смотрю вверх и вижу, что его глаза краснеют.

— Илья… — шепчу растерянно, никак не ожидала такой сильной реакции. Шутить больше не хочется. Да, это был самый отвратительный перелет за всю мою жизнь, но даже он не повод раскисать. — Все будет хорошо, Илья, ты… чего?

— Девушка была… — говорит он вдруг. Смотрит в мои глаза, у самого они дикие. — Я всех запомнил в последние дни, но ее особенно. Она. Поля, как она на тебя была похожа. — Он качает головой. — На тебя восемнадцатилетнюю. Совсем ребенок еще. — Его глаза краснеют сильнее. И я с ужасом понимаю, что вижу в них слезы. — Волосы, лицо, комплекция. Я как увидел… знал же, что ты в Турции, в безопасности, но все равно меня как шарахнуло.

Две капли падают на его щеки. Внутри все обрывается.

— Мы все сделали. Все, Полина. Я клянусь тебе. Не спасли. Смерть. Кругом меня одна смерть. Ты такой же маленькой была, когда я тебя. — Он моргает. — Когда. И такой же была беспомощной, когда я уехал. Никогда себе не прощу.

— Илюш… — тянусь я к нему.

Он делает шаг назад.

— Я, конечно, один, — разводит руками. Говорит снова спокойно: — Я всегда один, Полина. Все эти пять лет я. Я… когда в плену был, у нас раненые были. Потом, когда освободили, нужно было их срочно оперировать. Хирург один, не успевал. Он просто не успевал! А я бы мог помочь, но руки. Я бы мог что-то изменить, если бы по-прежнему имел возможность спасти пацанов. — Он не замечает, как вытирает щеки. — Мои кошмары… они обрели четкие лица. Я никогда не забуду их имена, ведь знал их лично. И я, черт, мог им помочь! Тогда я решил, что вернусь в профессию. Чего бы мне это ни стоило. Я выбрал тогда не тебя. Ты думаешь. Боже, думаешь, в эти годы в моей жизни было хоть что-то хорошее? Хотя бы одна светлая счастливая минута?

Я понимаю, что сама реву, не сдерживаясь и даже не пытаясь.

— Ни одного радостного мгновения. Ничего. Ноль, — его мертвый голос пробирает до костей. — Только воспоминания о чужой смерти и постоянные тренировки. Больше ни на что не было ни времени, ни желания. Полное погружение. Думаешь, ты бы хотела видеть меня таким? Каждый день? Ты бы выбрала жизнь с таким человеком?

Я качаю головой, не зная, что ответить.

— И какой результат? — Илья машинально оглядывается по сторонам. Его бомбит от эмоций. — Да, я вернулся в профессию, но такое ощущение, что дьяволу душу для этого продал. Вокруг меня одна смерть. Теперь уже реальная. Что ни делаешь, как ни бьешься… Их привозят снова и снова. Снова и снова! И эта девушка. Боже, так на тебя похожая! Господи, ну почему не получилось?! Зачем это все было, если все равно не получается?! Если все делаешь, свою душу отдать хочешь, но попусту! Не берут ее больше, испорченную. Она — умерла. Ты… все эти годы была несчастной. Ждала меня. Я не понимал поначалу. Богом клянусь, я все видел не так. А могло сложиться иначе. Да в жопу это все!

— Ты не прав. Илья, Илюш. Ты молодец. — Тяну к нему руки, но он качает головой и делает шаг назад.

А я не знаю, что еще ему сказать! Как утешить. — Софья Ашотовна считает, что если бы не ты. Ты так много сделал. Ты должен был там находиться. Илья, знаешь, что! Старшая сказала? Что ты проклятие снял с должности. Так все говорят. Ты концентрируешься сейчас на потерях, но надо ведь на спасенных. Их больше. Их большинство!

Он качает головой.

— Счастья нет. Нет удовлетворения. Ничего вообще нет. Пустота внутри. Ты думаешь, я не замечаю, как ты ко мне относишься? Настороженно, с опаской. Держишь дистанцию. Вроде и рядом, а не полностью. Чтобы улыбнулась — смешить надо. Иначе. — Он качает головой. — Иначе эту же самую пустоту я и в твоих глазах вижу. Она повсюду.

— Илья. — Я переплетаю пальцы, сжимаю ладони. — Но ведь это неправда.

— Я говорил, что как раньше уже не будет. Наверное, больше для себя повторял. А я хочу как раньше! Я все это время не живу, а существую. Ты меня не любишь. И уже никогда, наверное, не полюбишь. И как развеять твои сомнения — не представляю. Если бы не ответственность перед Женей, я бы спятил от гребаного одиночества. Я посвятил свою жизнь работе, не тебе. И это всегда будет между нами.

— Ты ошибаешься. — Я подхожу и обхватываю ладонями его щеки. — Я люблю тебя.

Он отводит глаза в сторону, и я продолжаю:

— Мне страшно и горько, что так у нас вышло. Что тебе пришлось через все это пройти в одиночестве. Но я хочу, очень хочу быть с тобой. Я ведь выбрала профессию, и в частности травматологию, чтобы к тебе быть ближе. Понимать тебя лучше. Ты всегда был моим вектором, образцом для подражания. Но потом, пока все это делала, пока шла своим путем, я обрела цельность. И знаешь, что теперь? Я понимаю тебя, Илья. Поверь, я все понимаю.

А потом меня захлестывают эмоции. Нас с ним обоих. Их слишком много для нас теперешних, взрослых, уставших.