Машина смерти - Джин Мастейн

«Его жена Роуз, четверо детей, а теперь и внуки регулярно навещают его и поддерживают его дух, – писал Розен судье Даффи. – Но Энтони Фрэнку Гаджи нелегко отбывать свой срок. Он переживает его как “трудные времена” и умственно, и физически».

От имени Нино Розен обвинил во всем Доминика и изложил версию Нино о давнем событии в бункере Гаджи.

– Трудные времена, о которых я говорю, настали потому, что дядя знает, что его подставил ничтожный племянник, чью жизнь он однажды фактически спас, когда тот захлебнулся наркотическими таблетками. Даже самый жестокий, бесчувственный судья должен понимать, как необычайно тяжело томиться в тюрьме, будучи разлученным с близкими, из-за слов такого отчаянного преступника, как Монтильо.

Помимо всего остального, шестидесятидвухлетний Нино оплакивал смерть женщины, с которой он прожил всю свою жизнь, – своей матери Мэри, которая умерла в девяносто лет, пока он отбывал срок в Льюисбурге. К тому времени, когда он добрался до «Метрополитена», несмотря на то что всю свою взрослую жизнь он трепетно относился к своему здоровью, у него, как и у его отца Анджело, парикмахера из Нижнего Ист-Сайда, развилось сердечное заболевание, лекарства от которого он принимал четыре раза в день.

Суд затянулся. Выступали новые и новые свидетели, нанося все больший ущерб Нино, остальным членам банды Демео, Джоуи с Энтони и «семье» Хейлмен. Бывший детектив Томас Собота, назвавший себя выздоравливающим алкоголиком, и полицейский жилищного департамента Пол Роудер поведали часть саги об Эпполито и Патрике Пенни. Появился даже бывший «западлячок» Микки Физерстоун, чьи друзья из Вест-Сайда подставили его как виновного в убийстве. Став вторым бывшим «зеленым беретом», заключившим сделку с Южным округом, он описал связь между «западлячками» и Гамбино и рассказал присяжным, как Нино с Роем изображали из себя его начальника и надзирателя.

В апреле 1988 года, незадолго до появления Доминика, в суде выступил еще один человек из прошлого Нино: доктор Джесси Хайман, бруклинский стоматолог и интриган, пытавшийся уберечь Нино, Пола и Карло от потери суммы их сомнительного кредита в «Вестчестер Премьер Театр», организовав банковский залог. Хайман также согласился сотрудничать, получив тридцатилетний срок по не связанному с этим делу.

Бесстрастное лицо Нино померкло, когда Хайман рассказал о том, что посещал его дом и видел, как Доминик давал Нино деньги, полученные в качестве платежей по выданным им займам. Когда Хайман упомянул Роуз Гаджи для протокола судебного заседания, опознал ее на фотографии и затем кивнул в ее сторону в зрительном зале, Нино заерзал на стуле.

Один из адвокатов защиты «семьи» Хейлмен, Лорин Дакман, был поражен тем, как покраснело лицо Нино и завибрировал его стул. Позже он сказал коллегам, что, по его мнению, Нино был на грани сердечного приступа.

– Это было против всех правил – указывать на жену, – добавил Дакман.

Данный инцидент произошел поздно вечером в четверг, и судебное разбирательство было перенесено на понедельник. В промежутке между этими датами, утром в субботу, 16 апреля 1988 года, Нино поднялся с нижней койки в своей камере на «Девятом южном» и отправился к зоне отдыха на крыше, чтобы прогуляться. К нему присоединился легендарный заключенный «Метрополитена» Джозеф Доэрти, солдат революционной Ирландской республиканской армии. Доэрти пробыл в «Метрополитене» дольше всех. Это явилось результатом затянувшейся судебной тяжбы, в которой Соединенные Штаты пытались депортировать его в Великобританию, где его разыскивали за предполагаемые преступления в Северной Ирландии.

Доэрти тоже сидел на «Девятом южном», в камере прямо напротив камеры Нино, и они подружились. Нино подтрунивал над ним, вспоминая, какими суровыми были ирландские копы в Нижнем Ист-Сайде, когда он был ребенком; Доэрти, в свою очередь, рассказывал, какими суровыми были британские копы в Северной Ирландии, когда он был католическим ребенком в Белфасте. Хотя у них нашлось мало общего, а Доэрти было всего тридцать три года, они регулярно занимались спортом вместе. В основном Нино говорил о своей семье и своей брокерской компании «Р. А. Сейлз» – и лишь изредка о своем деле, которое было таким ничтожным по сравнению с делом Доэрти.

В это субботнее утро Нино начал жаловаться на физический дискомфорт.

– Очень болит живот, наверное, несварение.

– Если боль в животе, то она пройдет, – сказал Доэрти. – Прогуляйся, может, пройдет.

Состояние Нино не улучшалось. Бо́льшую часть дня он провел в своей камере; его сокамерником был Рональд Устика, который также предстал перед судом по второму делу оперативной группы.

После отбоя, в одиннадцать часов вечера, Доэрти услышал, как Устика стучит в крошечное плексигласовое окошко своей камеры.

– Нино плохо! – кричал Устика. – Позовите охранников!

Доэрти и другие заключенные начали стучать в двери своих камер, чтобы привлечь внимание охранников, которые смотрели телевизор в нескольких метрах от них. Через несколько минут охранники наконец появились.

– У этого человека что-то с сердцем! – сказал Устика. Нино лежал на койке, держась за грудь. – Ему нужно в больницу!

– Что значит «с сердцем»? – спросил один из охранников.

– Позовите же доктора наконец! – крикнул Доэрти.

Еще несколько драгоценных для здоровья Нино минут охранники обсуждали, попросить ли тюремного врача, дежурившего несколькими этажами ниже, подняться наверх – или же отвести Нино к нему; охранники выбрали последний вариант и взялись сопровождать беспомощного Нино по лестнице, ведущей к лифту.

– Подождите минутку, – сказал вдруг один из охранников. – Мы не можем вести его вниз, если на нем нет комбинезона.

В абсурдном стремлении соблюсти все тюремные правила во время явной чрезвычайной ситуации охранники приказали Нино, одетому в спортивный костюм, подняться обратно по ступенькам в камеру и надеть свой оранжевый тюремный комбинезон. Из крошечных окон своих камер Доэрти и другие заключенные смотрели на происходящее с яростью, не в силах ничего предпринять.

Нино, одетый уже как надо, спустился обратно, вошел в лифт и около двух часов ночи был сопровожден в тюремный лазарет. Он лег на смотровой стол, и пока его подключали к электрокардиограмме, Энтони Фрэнк Гаджи сжал кулаки, тихо застонал и в последний раз закрыл глаза. Он умер в шестьдесят два года, в том же возрасте, что и его отец.

Тень смерти, с самого начала нависшая над трибуной свидетелей, теперь накрыла скамью обвиняемых. Дело «США против Гаджи» было отложено на десять дней, а затем переименовано в «США против Тесты». Несколько адвокатов защиты присутствовали на поминках по Нино в похоронном бюро «Кузимано и Руссо» – том самом, в котором поминали Карло Гамбино и Мари Монтильо, – и выразили свои соболезнования Роуз, которая, увидев Кенни Маккейба и Арти Раффлза, наблюдавших за ними через дорогу, в насмешку отдала им честь.