В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

Доктор поднялся.

– Ну, я на Плаж. До свиданья. Надеюсь увидеться там с вами, – сказал он и, подмигнув Глафире Семеновне, прибавил: – У вас сегодня будут соперницы. Приехали какие-то две американки и будут сегодня купаться в первый раз. Уж вчера об них в казино был разговор.

– Американки? Воображаю!.. Миноги… Они всегда тощи, как миноги! – презрительно проговорила Глафира Семеновна вслед удалявшемуся доктору и самодовольно посмотрела в зеркало на свой округлый стан.

XLVI

Доктор Потрашов был прав, назвав приезжих сестер-американок соперницами Глафиры Семеновны. Как новинки на Плаже, они своим купальным дебютом отбили всякое внимание к ней публики. Сегодня около сестер-американок повторилось все то же, что было третьего дня около Глафиры Семеновны. Также толпою бродили за ними мужчины всех возрастов и национальностей, также толпой остановились они около входа в раздевальные кабинеты, когда американки туда удалились переодеться в купальные костюмы, и с тем же нетерпением и блестящими глазами и отвислыми губами ждали выхода американок из раздевальных кабинетов. Точно так же, как два дня тому назад за Глафирой Семеновной, побежали мужчины за американками, когда те в сопровождении беньеров пошли в воду, точно так же теснили и расталкивали друг друга. Явились и все наличные фотографы-любители с аппаратами для моментальных снимков и сделали эти снимки для своих альбомов. Внимание к американкам было даже еще большее, ибо их было две и они, купаясь обе сразу, представляли собой сравнение друг с другом, а Глафира Семеновна была одна. Американки купались – одна в красном с белым полосатом костюме, а другая в голубом с белым. Ни красотой, ни особенной статностью они не отличались, между тем они все-таки имели большой успех во время купанья, как выражаются в Биаррице. Их разобрали по косточкам, но разобрали с восторгом, с отвислыми мокрыми губами. У «красной с белым» хвалили торс, а у «голубой с белым» отдали предпочтение икрам. Аплодировали американкам куда больше, чем Глафире Семеновне, и с триумфом проводили их из моря в раздевальные кабинеты.

Глафира Семеновна видела все это, ревновала толпу к американкам и в досаде и злости грызла свой носовой платок. Она сидела на галерее, поместившись в стульях, отдающихся по десяти сантимов. Около нее были доктор и муж, но ни один из ее вчерашних поклонников к ней даже не подошел. Все они были поглощены новинкой, приезжими американками. Глафира Семеновна видела, как проковылял за ними, мимо нее, генерал Квасищев в своем потертом пиджаке и пыльной шляпе, но не остановился, чтобы поздороваться с ней, видела лорда, видела итальянского певца, бегущих в толпе, но они даже не поклонились ей, до того были увлечены американками. Между тем она рассчитывала, что упоминание об ней в газете еще больше возвысит ее славу.

– Итальянец-то какой невежа! – сказала она мужу. – Бежит мимо и хоть бы кивнул.

– Денег у меня вчера просил взаймы, когда мы были в казино, а я не дал – вот и пробежал мимо, – отвечал Николай Иванович. – Двести франков просил. Теперь уж, матушка, поставь над этим поклонником крест.

– Вы про певца? Картежник, – прибавил доктор. – Он проиграл уж здесь в казино в баккара два бриллиантовых перстня и серебряный бритвенный прибор, который ему поднесли, по всем вероятиям, его поклонницы. Я с моим патроном был в лавке «Оказьон»… Здесь лавка такая есть, где продаются разные случайные вещи. Мой патрон искал старую бронзу… Так вот в этом «Оказьоне» нам предлагали и его бритвенный прибор, и его перстни. Он сдал их для продажи, разумеется взяв под них деньги.

К супругам Ивановым подбежал Оглотков, поздоровался, потряс французской газетой и спросил Николая Ивановича:

– Читали про себя?

– Еще бы… Ужас что сочинили! Ну да пущай… – самодовольно отвечал тот и махнул рукой.

– Счастливец! – хлопнул его по плечу Оглотков. – Просто счастье… Человек только глаз подбил себе, и уж об нем не ведь что в трубы трубят, а я на прошедшей неделе в лодке опрокинулся в море, меня рыбаки спасали – и хоть бы слово обо мне! Признайтесь, вы заплатили сколько-нибудь репортеру?

– Боже избави!

– Ну, счастливец.

– А про меня, мосье Оглотков, вы читали? – задала вопрос Глафира Семеновна, несколько оживившись после гнетущей досады.

– Прочел-с… Но ведь об вас упомянуто только вскользь, а про него-то! Угорь… Электрический угорь! Ведь это черт знает что такое!

– Позвольте… Как вскользь? Я там названа красивой супругой… бель… грациозной… грациоз… Разве это вскользь?

Но Оглотков завидел знакомого англичанина в шляпе с зеленым вуалем и при фотографическом аппарате и уж бросился к нему.

– Ну, я пойду купаться… – сказала Глафира Семеновна, поднимаясь со стула.

Она нарочно ожидала, чтобы внимание публики несколько отхлынуло от сестер-американок и перешло на нее. Она рассчитывала поразить сегодня своим новым полосатым костюмом, но американки предвосхитили ее идею и купались в таких же полосатых костюмах, какой был у нее. Это злило Глафиру Семеновну.

Раздеваясь в своем кабинете, она думала, чем бы ей перехвастать сегодня сестер-американок во время купанья, что бы придумать новое, дабы похерить успех ее соперниц, но ей ничего не приходило в голову. В полосатом костюме она, впрочем, решила сегодня не показываться, чтоб не быть подражательницей, и надела красный костюм, в котором купалась третьего дня.

Вот Глафира Семеновна, закутанная в плащ, выбежала из раздевального кабинета и перебежала тротуар – аплодисментов никаких, да и публики-то мало. Это совсем расстроило ее. Спускаясь по лестнице на песочную отмель, она взглянула на часы на здании казино и подумала:

«Опоздала из-за этих проклятых американок. Теперь четверть первого… Публика разбежалась по отелям завтракать. Дура была… Нужно было бы купаться раньше американок».

В воде она подпрыгивала, взмахивала руками, ложилась на руки своего красавца-беньера, подражая балеринам в балетах, когда те, изображая пластические позы, ложатся на руки танцоров, но привлечь вчерашнее внимание к себе публики не могла. На нее смотрели только женщины да двое мужчин: нищий на костылях и поваренок, продающий сладкие пирожки, и то с набережной Плажа, а на песок к морю никто не спустился. А между тем вдали на Плаже она видела толпу мужчин.

«Это около американок-подлячек, – мелькнуло у ней в голове. – Ах, твари противные! – выбранилась она мысленно. – Упасть разве в обморок, когда выйду из воды, и растянуться на песке? – задала она себе вопрос и тут же решила: – Нет, не стоит, никто не прибежит ко мне от американок. Они слишком далеко ушли. Лучше уж завтра».

Она не захотела больше делать даже и балетные позы на руках у беньера