Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

И при этом разрушить собственную семью. Что делать, когда Юля придет к ним в дом со своим уставом? Как быть, если Настя начнет подавать ей пример непослушания? Каким образом вести себя, если Юлина мама, выйдя из тюрьмы, станет шантажировать и угрожать? На все эти вопросы Катя не знала ответа. Не понимала, как сделать выбор между безопасностью собственной семьи и помощью чужому ребенку. Она летела вниз головой в омут неизведанного лишь по одной причине: не могла обмануть ожидания девочки. Взрослые в мире Юли и без того ненадежны, не привыкли брать на себя ответственность. Катя обязана изменить эту картину мира, пока не стало слишком поздно. Стать тем человеком, который не подводит и не нарушает своих обещаний.

Неприветливо скрипнули черные кованые ворота, впуская ее в калитку, и Катя подошла к знакомому зданию. Сколько ни пыталась она убедить себя в том, что детский дом – это вынужденная необходимость в некоторых жизненных ситуациях, неотъемлемая часть жизни общества, искренне поверить в такое устройство мира не могла. Стоило переступить порог учреждения, и снова накатывала могильная тоска. Словно здесь заживо хоронили многих и многих детей, отобрав у них нормальное детство. Было странно, что большинство людей не чувствуют этого ужаса, насквозь пропахшего запахами казенного быта. Они могут спокойно приходить сюда на работу, делать какие-то дела и не замечать кричащего взгляда детей «заберите меня домой». Мама рассказывала, что почти все ее товарищи по несчастью тайно влюблялись в добрых воспитателей и ходили за ними по пятам: мечтали, что те их заберут. Но сотрудники не замечали состояния детей, они делали свою работу – кормили их, учили, обеспечивали безопасность. Наверное, собственная чувствительность Кати – это всего лишь последствие травм матери, прошедшей детдом. Кто знает…

Катя поздоровалась с женщиной-охранницей и спросила, как пройти в социальный отдел. Ей любезно объяснили и даже проводили до половины пути. У дверей соцотдела Катю догнал Сережа, который на злополучном Дне Аиста провожал ее в актовый зал. С того момента прошло около полугода, а казалось, целая жизнь. Но мальчик сразу Катю узнал.

– О, здрасте! Вы за Юлей?

– Здравствуй, Сережа, – Катя снова удивилась той скорости, с которой распространялись здесь новости, – да.

– Хотите, я ее позову? – В глазах мальчишки, которые смотрели Кате прямо в душу, читался немой вопрос: «А почему не за мной?»

– Нет, спасибо, – Катя, не выдержав, отвела взгляд, – мне сначала бумаги надо оформить.

– А че вы Юльку-то выбрали? – не отставал Сережа.

– Я никого не выбирала, случайно увидела ролик о ней в Интернете. Потом вот приехала познакомиться. – Катя чувствовала, что оправдывается, и ненавидела себя за это.

– Так со мной-то вы уже заранее были знакомы!

Катя не знала, что ответить. Стояла, опустив голову, и ощущала себя предателем. Сережа с первой минуты не вызывал у нее желания продолжить общение. Отталкивал по не осознанной ею самой причине. Но, наверное, это малодушие. Не более того. Детей не выбирают.

– Прости, Сережа.

– Да ладно, – он безнадежно махнул рукой, – я давно привык.

Он ушел, а Катя осталась перед дверью, которую не было сил открыть. Почему она решила, что может изменить что-то к лучшему в этой жизни? Возможно, отношения с Юлей сложатся, может быть, она и станет поддержкой для одного ребенка. Но кто поможет остальным? Только в одном этом детском доме их больше сотни. И почти все подростки.

– Простите, вы Екатерина Викторовна?

От неожиданности Катя вздрогнула. Невысокая, скромно одетая женщина, с бледным лицом, подошла к ней неслышно, как тень. И выглядела она примерно так же – черные круги под глазами, во всем облике нечеловеческая усталость и покорность судьбе.

– Я Лидия Ивановна, воспитатель, – почти шепотом представилась она, – мне нужно с вами поговорить.

– Да, пожалуйста.

– Давайте пройдем вот сюда.

Лидия Ивановна завела Катю за угол в коридоре и с места в карьер начала рассказывать историю своей жизни. Тоже полушепотом, словно у нее не было сил включить свой голос громче. У женщины подрастали трое кровных детей, хороших и послушных, слава богу. А вот в прошлом году она пришла работать в детский дом и сразу поняла, что должна кому-то помочь. Забрала домой одну девочку. И «этот ребенок» поломал всю ее жизнь, разрушил семью, рассорил с детьми.

– Поначалу старшая моя дочка очень помогала, и было терпимо, – делилась воспитательница, – а потом все переменилось.

– Ясно. – Только этих откровений Кате и не хватало в свете собственных сомнений.

– Вы не думайте, что ваши дети обязаны дружить с приемным ребенком. Это не так.

– Я ничего такого не думаю. – Катя прекрасно понимала, к чему весь этот разговор.

– Приемная девочка всем в доме подает ужасный пример. Курит, матом ругается. Мои дети ее просто ненавидят.

– Лидия Ивановна, – Катя попыталась отойти от воспитательницы, физически выйти из-под ее влияния, – все дети разные. Двух одинаковых семей не бывает.

– Я читала вашу книгу, вы очень душевный человек, – Лидия Ивановна, не обращая внимания на мягкий протест собеседницы, хищно впилась ногтями ей в руку, – приемный ребенок сломает вам жизнь! Мне вас жаль, я просто хочу уберечь.

– У всех все складывается по-своему. – Катя продолжала защищаться. Она и без давления Лидии Ивановны была на грани отказа от своей наивной идеи помочь сироте. Если бы только не обещание, данное ребенку.

– Какое там! Я же знаю Юлю, – воспитательница сокрушенно покачала головой, – хамка, каких поискать. Вежливо разговаривать вообще не умеет. Постоянно в агрессии. Своевольная. Гордыня просто зашкаливает.

– Но ведь детский дом – это не курорт, – Катя почувствовала, как из глубины души поднимаются возмущение и потребность защитить Юлю, – дети в этих стенах испытывают огромный стресс. Вот и защищаются как могут. Мне это как раз очень легко понять.

– Если бы только хамство! – Воспитательницу с ее благими намерениями было не остановить. – Там давно уже и спиртное, и сигареты. Это в двенадцать-то лет! Нетрудно догадаться, что будет дальше.

Гнев в Кате начал закипать. Кому нетрудно догадаться? Лично Катя не была ни Кассандрой, ни Вангой и не предсказывала судьбы людей. Вряд ли и эта Лидия Ивановна обладала сверхъестественными способностями. Так кто дал ей право ставить штамп ребенку на лоб? Человек работает в системе, да еще и принял в семью сироту – а потому обязан понимать, что дети страдают без родителей и, как могут, стараются выживать.

– Этого никто не может знать, – Катя заводилась все больше, – многое зависит от среды, от круга общения. В конечном счете бытие определяет сознание.

– И неблагодарная она, – Лидия Ивановна словно не слышала, продолжала гнуть свою линию, – сколько ей ни делай добра, никогда спасибо не скажет.

– Но я и не жду никакой благодарности, – Катя пыталась отделаться от доброжелательницы, – задача у меня совершенно другая. Помочь. Говорят, надо делать добро и бросать его в воду.

– Вот зря вы так, – воспитательница обиделась, – я ведь за вас переживаю. Не хочу, чтобы ваши дети страдали, чтобы вы из-за роковой ошибки потеряли мужа. Самое время одуматься!

– Спасибо за предупреждение, – Катя чувствовала, как ее лицо покрывается пятнами от гнева, и злилась еще больше, – я вас услышала. А теперь мне пора.

Она резко развернулась и пошла к кабинету, в который должна была войти еще тридцать минут назад.

Все это Катя подозревала. Обо всем этом постоянно думала. У нее не было цели навредить своим детям, испортить жизнь мужу и самой себе, но она не могла отступиться. Если не готов идти до конца, не надо и начинать – незачем приходить в детский дом и морочить ребенку голову. А если сунулся – бери на себя ответственность. Юлю уже предали многие взрослые в этой жизни. Катя просто не могла пополнить их ряды. Обещала взять в гости на выходные, значит, так и сделает. А дальше они постепенно присмотрятся друг к другу, и будет видно, что делать.

Два часа спустя они с Юлей шли по скрипучему ледяному насту, с которого внезапно налетевшей метелью сдуло весь снег. До троллейбусной остановки было недалеко, но яростные порывы ветра бросали в лицо горсти колючих снежинок и тормозили движение.