За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

к себе на полочку одну за другой изданные книги, наш шевалье де Бульгак до сих пор вовсе не имел счастья держать в руках что-либо свое в хорошем переплете, изданное в СССР, ибо ни одно советское издательство не удосужилось его книги напечатать! Да, в Париже и в Риге выходила его «Белая гвардия», и у него имелись экземпляры, но это считалось почти как незаконное. Так что «Мольер» в горьковской жэзээлке должен был стать номером один во всех смыслах.

Томясь, что ответит Горький, Михаил Афанасьевич писал письма парижанам. Брат Николай Афанасьевич, с которого он в «Белой гвардии» списал Николку, вместе с Белой армией ушел в свое время в эмиграцию и жил в Париже, где занимался научными изысканиями в области вирусов-бактериофагов. Михаил Афанасьевич попросил его прислать точное описание памятника Мольеру, добавив: «Работу над Мольером я, к великому моему счастью, наконец закончил и пятого числа сдал рукопись. Изнурила она меня чрезвычайно и выпила из меня все соки. Уже не помню, который год я, считая с начала работы еще над пьесой, живу в призрачном и сказочном Париже XVII века. Теперь, по-видимому, навсегда я с ним расстаюсь. Если судьба забросит тебя на угол улиц Ришелье и Мольера, вспомни меня! Жану-Батисту де Мольеру от меня привет!»

Друг Замятин с позапрошлого года тоже поселился в граде святого Дионисия Ареопагита. Не отпустив за границу Булгакова, советское правительство дало свободу Замятину. И теперь Михаил Афанасьевич писал ему туда письма, сообщая обо всех изменениях в своей жизни.

– Связи с заграницей, – однажды вздохнула Елена Сергеевна. Но нисколько не препятствовала посещению британского дипломата Сиднея Бенабью, который пришел в полный восторг от «Дней Турбиных» во МХАТе и дал в честь Булгакова званый ужин. Заграничным признанием уж очень утешалось писательское самолюбие.

Прошел месяц. Не в силах дольше ждать, Михаил Афанасьевич бросился к телефону, но, набрав тройку, пятерку, шестерку и ноль, на тройке передумал звонить. А через два дня секретарша Тихонова лично принесла на Пироговку письмо. Длинное, погребальное. «Как и следовало ожидать, книга в литературном отношении оказалась блестящей и читается с большим интересом», – на этом можно было бы поставить точку, ибо что еще требуется от книги?! Дальше следовало сообщить, что «Мольер» как лучшее из всего, что представлено другими литераторами, уже в типографии и выйдет первым номером в новой серии «Жизнь замечательных людей». Но оказалось, что литературному произведению не обязательно быть превосходным и интересным. Прежде всего от автора требуется отнюдь не дарование, а владение марксистским методом исследования исторических явлений, умение изобразить классовую структуру описываемого общества и классовую борьбу. «В книге, – писал Тихонов, – совершенно недостаточно выяснено значение мольеровского театра, его социальные корни, его буржуазная идеология, его предшественники и продолжатели, его борьба с ложноклассическими традициями аристократического канона…» И так далее, и тому подобное. На протяжении нескольких страниц письмо разоблачало Мишеля де Бульгака как полностью чуждого методам соцреализма писателя, симпатизирующего королю, а стало быть, выражающего монархические взгляды, не чуждого мистике, подверженного слухам и сплетням… И каких только грехов не навесил на Булгакова любезнейший Александр Николаевич! Под конец он предлагал все переделать в соответствии с написанным им, но для начала все же дождаться ответа из Сорренто.

– А вот тут врешь, собака! – возопил Михаил Афанасьевич, швырнул письмо на стол и ударил по нему со всей силы кулаком.

– Врет! – согласилась Елена Сергеевна, читавшая письмо Тихонова из-за спины мужа. – В Сорренто уже прочитали и прислали ответ.

– Ну конечно, – злобно засмеялся Булгаков. – Стала бы эта босявка присылать мне свои марксистские выкладки? А вдруг Горький прислал бы: «Очень хорошо, печатать в первую очередь!»

– Что будем делать? – робко спросила Булгакова.

– К черту! – ответил муж. – Я актер, я лицедей, я русский писатель, но советским литератором, освоившим марксистские методы, меня не сделаете, товарищи пролетарии и прочие земноводные. Шевалье де Бульгак не отдаст вам господина де Мольера на вивисекцию в соответствии с социально-классовыми принципами.

И он накатал ответное письмо, в десять раз короче: «Дело обстоит плохо… Вопрос идет о полном уничтожении той книги, которую я сочинил, и о написании взамен ее новой, в которой речь должна идти совершенно не о том, о чем я пишу в своей книге… Мой Мольер и есть единственно верный (с моей точки зрения) Мольер, и форму для донесения этого Мольера до зрителя я выбрал тоже не зря, а совершенно обдуманно… Вы сами понимаете, что, написав свою книгу налицо, я уж никак не мог переписать ее наизнанку. Помилуйте! Итак, я, к сожалению, не могу переделывать книгу и отказываюсь переделывать. Но что ж делать в таком случае? По-моему, у нас, Александр Николаевич, есть прекрасный выход. Книга непригодна для серии. Стало быть, и не нужно ее печатать. Похороним ее и забудем!»

Отправив, малость пожалел:

– Может, стоило добавить чуть-чуть чего-нибудь? Мол, как говорил Маркс, цитируя Гегеля. Слегка. Увидели бы, что я не очень брыкаюсь… Впрочем, нет, что я говорю, глупец… Так, и только так. Значит, не надо. Богородица не велит.

– Я с тобой во всех твоих решениях, – твердо произнесла Люся.

– А кошку точно не ты прикокошила? Признавайся, не то хуже будет!

Кошка Мука исчезла в начале марта и не появлялась больше месяца. Обычно ее мартовские командировки по гарнизонам продолжались не более недели, после чего она благополучно возвращалась одухотворенная и оплодотворенная. Теперь ее спаситель не на шутку взволновался. Под лампой с зеленым абажуром не хватало дымчатого консультанта.

– Клянусь здоровьем всего Моссовета! – обиженно ответила третья жена. – Было бы глупо с моей стороны прикокошить кошку после того, как я рассказала тебе тот сон. Сколько ей было лет? Десять?

– Я спас ее от смерти в декабре двадцать второго. Сколько ей было тогда, я не знаю, год, два, три.

– А может, десять? Кошки в среднем живут от десяти до двадцати лет. Возможно, бедная Мука ушла умирать. Или сослепу попала в лапы заведующего подотделом очистки.

– Может, еще вернется. Помнится, когда я ее спас, у меня потом постепенно стали дела налаживаться.

– Ага, стали печатать, от первой жены ушел ко второй… Что ты так смотришь? Клянусь, в исчезновении Муки нет моей вины!

– Зато в исчезновении многих моих мук ты – виновница!

На майских праздниках они встретились с Тихоновым у Бороды. Тот сразу подластился:

– Надеюсь, Мишаня, ты на меня не в обиде? К тому же и аванс мы обратно не требуем.

– Аванс, Прованс, наплеванс, – ухмыльнулся Булгаков.

– Вижу, что сердишься. Напрасно. Вот и Алексей Максимович прислал на днях свое суждение. Тоже