Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

за двадцатипятилетнюю деятельность и совместную жизнь она получила приличное обеспечение и т. д. Я был очень удивлен, видя подавленность Анастасии Ивановны. Она растерялась, говорила сбивчиво, проявила беспомощность, а я бил по самолюбию, говорил об ожидающем ее счастье с молодым мужем, которого она устроит, создаст ему карьеру. Обычно летом Анастасия Ивановна общалась с большим интересным обществом лечившихся в Ессентуках, живших в казенной гостинице, которою она управляла. Она к этому привыкла. Ей, красивой, бойкой, хозяйственной, оказывали много внимания. И вдруг — жена околоточного, и все прошлое насмарку.

Разговорились откровенно, но ни единым словом не упомянул об околоточном. Просидели мы долго. Пришел околоточный (забыл его фамилию). На вид щеголь, недурен собой, рослый, державшийся вызывающе — «начальство». Анастасия Ивановна сказала ему:

— Вот, приехал поверенный Байкова принимать от меня имущество.

Околоточный, играя цепочкой от часов, фатовато обратился ко мне:

— Здесь Кавказ, а не Ростов, где Байков всесильный. Вы не имеете права «до году отбирать», и мы не допустим.

Втянул его в разговор. Оказался он типичным провинциальным околоточным скверного пошиба, полуграмотным, говорил скверным языком, бахвалил[ся], не понимал, с кем говорит, словом — «предмет вожделений для горничной».

— Хорошо, — закончил я как бы небрежно, — что вы мне многое объяснили. Сегодня обедаю у Николая Ивановича, расспрошу его.

Ударил я в цель. Молодец растерялся, а я продолжал:

— Кажется, я вас видел, когда был в Пятигорске на защите кассира Управления вод? — спросил я.

— Вспомнил вас, а то смотрю — лицо знакомое, — почтительно ответил околоточный.

А я полон мщения за обиду Байкова, насел на молодца:

— Как же это вы рассказываете о каких-то «кавказских законах», о годовом сроке и прочее, ведь вам могут поверить неграмотные люди, для которых вы хоть маленькое, но все же начальство и знакомы с законами.

Парень растерялся:

— Мне это человек один знающий рассказал.

Перенеситесь лет за сорок тому назад в захолустный городок Пятигорск и представьте себе местного околоточного. Ему уже не сиделось, апломб пропал, сослался «на дело», собрался уходить, попросив меня «на пару слов». Оставив «принятую вежливость», вышел. Парень просил меня не жаловаться начальнику на него, так как он «ничего вредного в мыслях не имел». Обещал. Возвратившись в комнату, застал Анастасию Ивановну в повышенном нервном состоянии.

— Если возможно, прошу вас сказать мне, о чем он говорил с вами.

Я повторил сказанное им и видел, как ее передернуло. Для меня ясно было ее нервное состояние. Впервые вышла с молодцом «на люди». Тайные встречи урывками с человеком, который нравится внешне, дали ей совершенно превратное представление о молодце. Впервые она его увидела в обществе и, естественно, огорчилась. Оба они из одной среды, но Анастасия Ивановна воспиталась, развилась. Хламова принимала Воронцова-Дашкова, царя Кавказа[516], московского генерал-губернатора[517] и многих высокопоставленных лиц и впервые услышала …[518] своего возлюбленного. А я безжалостно лил на рану уксус.

В полтретьего дня поднялся уходить обедать. Анастасия Ивановна еще более взволновалась.

— Лев Филиппович, — сказала она, — ведь мы не закончили нашей беседы? Неужели вы уходите и считаете, что не о чем больше говорить, а нужно выбросить меня из насиженного, мною созданного гнезда?

— Мы еще увидимся, но вы должны совершенно не иметь в помыслах возможности благополучно устроиться здесь с мужем, чтобы он распоряжался хозяйством Андрея Матвеевича и чтобы вы сохранили свое положение хозяйки.

— Кого же вы посадите заведовать типографией?

— Лицо, знающее это дело.

— Но мы должны обо всем переговорить, — с надрывом выкрикнула Анастасия Ивановна.

— Для этого я приехал. Буду у вас после обеда, если вашего жениха не будет. С ним мне не о чем говорить.

Анастасия Ивановна как-то съежилась… Обещал быть часов в шесть вечера.

Обедал весело. О моем деле, конечно, ни слова. За обедом был местный мировой судья и воинский начальник[519]. Обсуждали местные события и …[520] о будущем благоустройстве Минеральных Вод. Отдохнул и в шесть пошел к Хламовой. В сущности, я еще ничего не сделал, а день проходил.

Встретила меня любезно. Видимо, успокоилась.

— Ну, что вы скажете? Как решили? — спросила она.

— Чтобы не возвращаться больше к вопросам, касающимся будущей вашей личной жизни, закончу так, как, по моему мнению, сказал бы вам Андрей Матвеевич: «Я сделал ошибку, когда не считался с тем, что ты значительно моложе меня, когда полюбил тебя, почему боюсь, что и ты будешь несчастна и останешься одинокой. Поднимешь ли этого простого человека до себя или опустишься до него — неизвестно. Дай Бог тебе счастья!»

— Вот что, Лев Филиппович, — сказала Хламова. — Я решила лично объясниться с Андреем Матвеевичем, завтра безотлагательно выеду, почему прошу вас ничего против меня не принимать. Останусь до завтра, так как надо распорядиться здесь. Один вопрос — знаете ли, как относится начальство к … (назвала имя-отчество)?

— Более чем отрицательно, — ответил я.

Посидел, пил чай, решил сегодня же выехать обратно ночным поездом. Беседовали о многом постороннем, как будто у нее не было больших переживаний. И показалась она мне обычной Анастасией Ивановной, которую знал до сего. Тепло распрощались.

— Кланяйтесь Андрею Матвеевичу. Он нездоров, успокойте его, сообщите о моем приезде.

Телеграфировал Андрею Матвеевичу: «Кажется, благополучно. Выезжаю сегодня, она завтра».

Байкова нашел в постели — расхворался. Ухаживала сиделка больницы. Доктор сказал, что у Андрея Матвеевича припадок печени, опасности нет. Рассказал подробно проделанное, все разговоры и высказал предположение, что Анастасия Ивановна возвращается домой. Андрей Матвеевич был доволен, слушал и улыбался, говорил мало. Я просил его не говорить Анастасии Ивановне всего, что ему рассказал: пусть она сама расскажет. Прошло дня три. Ежедневно справлялся о здоровье. В последний раз подошла Хламова, сказала, что припадок прошел, Андрей Матвеевич поправляется и просит меня к обеду. Андрея Матвеевича застал в хорошем состоянии. Хламова встретила меня дружелюбно. Обедали еще человека четыре-пять, почему разговор был общий. Видимо, отношения Анастасии Ивановны и Андрея Матвеевича кое-как вновь наладились. Я не расспрашивал, и мне не говорили.

Байков прожил еще два с половиной года и скончался за границей. Его смерть меня огорчила. Хламова уехала из Ростова, и я потерял ее из вида. Спустя несколько лет в ростовской газете прочел заметку: в Пятигорске покончила самоубийством А. И. Хламова, заведовавшая делами А. М. Байкова на Кавказе в течение многих лет. Что побудило Хламову покончить с собой, не узнал, не у кого было спросить.

После смерти Байкова я решил оставить городскую службу, но И. С. Леванидов, избранный городским головой, уговорил меня остаться, и я еще прослужил восемь лет.

Вскоре после смерти Байкова умер Ткачев.

Как это было давно. Сколько было тяжких переживаний: погромы, война, гибель, эмиграция. Но было и много хорошего в моей относительно долгой жизни.