Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

9 сентября 1931 года

Часть четвертая

Гейне сказал:

«Кто думает о смерти, тот уже наполовину умер»[521].

Искони люди проклинают мир, ибо жизнь создана для страданий!

Но велико изумление: жизнь — враг людей, и они ее обожают[522].

Ты знаешь, что изрек,

Прощаясь с жизнью, мудрец Мельхиседек?

Рабом родился человек,

Рабом в могилу ляжет.

И смерть ему едва ли скажет,

Зачем он шел долиной скорбной слез:

Страдал, терпел, рыдал, исчез![523]

St Lunaire

16 сентября 1931 года

Сегодня мне исполнилось 74 года. Мои дорогие Софья Ефремовна, Женявочка, Митюшек и Анночка устроили мне большой праздник с подношениями, угощением и прекрасной прогулкой[524]. Трогательно нежны со мной детки, особенно Анночка, что радует меня. Начал учить Анночку русской грамоте. На подарке она написала: «Для дедушка». В письме: «Дорогой дедушка, поздравляю тебя с днем рождения. Цалую теба крепка. Анна».

Поскорбил, почему не вижу моих дорогих Андрюшу, Мариночку и Алечку[525]. Живем в пяти часах езды друг от друга и не видимся годами вследствие отсутствия нужных денег на проезд.

Минул еще год, в течение которого я проделал все полагающееся в моем возрасте и в положении злосчастного беженца. Перенес мучительно тяжелую болячку — подагру, о которой до того знал понаслышке, считал ее болезнью наследственно-аристократической, приобретаемой от обильных возлияний благородных напитков. Откуда сие мне в 73 года, плебею, проведшему жизнь в сухом режиме и скромном питании «аки мних»[526]? Софья Ефремовна, мои дочки Оляша[527] и Женявочка окружили меня хорошим уходом и большим вниманием, чем облегчали мои страдания. В таких случаях меня всегда удивляет моя дорогая жена. Кажется, трудно встретить более беспомощное, чувствительное и слабое существо, чем она. Но когда со мной или с нашими детьми происходит что-либо неладное, наша мама преображается, проявляет тихое, чисто женское мужество, дающее ей силы покорно и терпеливо переносить для нас страдания и боль, а в особенно острые минуты в жизни нашей семьи она поступает решительнее, чем сильные и храбрые мужчины: погром 1905, война, бегство и еще… Поправлялся долго и медленно, слабо передвигался и печаловался, что обращусь в беспомощного старичка, ковыляющего при помощи палки с резиновым наконечником. Хочется додержаться до неизбежного конца, возможно меньше обременяя мою дорогую семью.

В июле поехали в милый Люнер, где глотнул морского воздуха, поджарился на солнышке и… жив курилка! По-прежнему попрыгиваю, любуюсь морем, далью, заходом солнца, живописными окрестностями, а во время бури — сердитым морем. Наслаждаюсь красотой мира божьего, дающего радость жизни, и стараюсь примириться с невозможностью одолеть тяжести жизни. Тайны увядания и смерти совершенно не занимают моих мыслей, и я живу не только воспоминаниями, но и мечтой о маленьком земном счастье — о покое, который не дается мне…

16 сентября прошлого, 1930 года записал в моей тетради: «В жизни моей семьи не прекращаются нелепо-уродливые, больные явления, и нет сил и возможностей, которые изменили бы к лучшему искалеченную жизнь. Плывем без руля и без ветрил и все чаще попадаем в тяжкие и унизительные условия жизни. В такие периоды чувствую себя оскорбленным, разбитым, уничтоженным. Лезут думы о бесцельности существования, гнетут бездеятельность и полное бессилие помочь, изменить…». Что произошло и что гнетет?

Pro domo suo[528]

Причины, побудившие меня и Софью Ефремовну бежать из России, изложены в моем «воспоминании» (тетрадь первая, страницы 124–205)[529]. Но мы не могли бы уехать, если бы не следующие обстоятельства. В январе 1919 года мы возвратились из Кисловодска в Ростов, где узнали подробности замужества Женички с Высоцким, семью которого и его самого не знал. Связаться письмом с Женичкой не могли. Вскоре к нам приехала из Одессы Оляша, которая не могла возвратиться к Толе в Петербург[530], подумывала уехать за границу, если большевики окончательно укрепятся в Петербурге. Наш Юра женился на дочери Диамантиди[531], с которым меня связывало давнишнее знакомство. Я был доволен, что жена Юры из хорошего, знакомого мне дома. У нас жили: Алеша с женой, Федя, Аля с детьми, Юра с женой[532]. Мы приютили Е. Н. Дживелегову с дочерью и от времени до времени давали приют нашим друзьям, приезжавшим в Ростов, где квартирный кризис был в то время большой.

Восстанавливалась моя практика после двухлетнего отсутствия. Гонорары исчислялись в астрономических суммах. Деловые люди ошалели от притока дел и капиталов. Злостная спекуляция охватила деловых людей, которые теряли понятие о честной торговле. Главнокомандующий Добровольческой армией[533] жил в Таганроге, а в Ростове обосновались все управления делами армии и сосредоточились поставки на армию. Жизнь кипела, верили в скорую гибель большевиков.

— Пошалили, голубчики, — говорили шутники, — и довольно, пора обратно в подполье.

В Ростове жили весело!

В марте 1919 года меня посетили «управляющие делами Ильи Давидовича Высоцкого», господа Гринберг и Либерман. Они приехали из Константинополя по делам в Новороссийск и Ростов. Либерман сосредоточенно молчал, был солиден, как подобает представителю крупного купца. Гринберг много говорил о делах, «считал на миллионы» и спросил, не могу ли я быть полезным в деле покупки домов в Ростове и Новороссийске, так как «у Ильи Давидовича переисбыт денег, и следует поместить излишки в недвижимые имения в торговых центрах». О моем зяте, Илье Давидовиче, Гринберг говорил с большим уважением и любовью… Как-то он сказал:

— Илья Давидович привык работать, хотя настолько обеспечен, что мог бы жить с своей красавицей женой и сынком в покое и богатстве без дел.

Рад был знать, что Женичка живет в любви и большом довольстве, что муж ее крупный делец, и только грустил, что лишены возможности переписываться с ними.

В ноябре того же года к нам пробралась наша Оляша. Она рассказала о жизни Женички в Одессе, о семье Высоцких, очень богатых людей, весьма известных в Москве «чайных торговцев», и что Женичка счастлива. В том же ноябре к нам пришел приятный гость, приехавший из Рима, где в то время жила Женичка с семьей, отрекомендовался С. С. Сериковым и привез Софье Ефремовне чемодан с подарками нашей дорогой дочки. Приняли гостя радушно, уговорили поселиться у нас, так как в Ростове гостиницы были переполнены. Сериков оказался приятным человеком, много рассказывал нам о жизни наших в Риме и также упоминал о большой деятельности Ильи Давидовича, так как семья Высоцких вывезла из России большое состояние и у