Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Большевицкая опасность нас не пугала, хотя Добровольческая армия при ближайшем знакомстве не внушала доверия. Мы тупо верили, что большевики должны погибнуть. Встретили мы весело 1920 год. В нашем доме собралось большое общество, и все надеялись, что в наступающем году жизнь России войдет в нормальное состояние и засияет свободой, творчеством и порядком.

С. С. Сериков стал собираться в отъезд за границу. Наша Ольга тоже решила ехать в Италию к Женичке и там «переждать», пока наступит возможность возвратиться к мужу в Петербург. Она уговаривала Софью Ефремовну и меня уехать с ней. Сериков убедительно доказывал, что Россия погибнет, что большевики одолеют Добровольческую армию и зажиточным классам следует удирать. Я возражал нашей Ольге и Серикову, доказывал неосновательность их опасений, ссылался на невозможность без достаточных средств ехать за границу, чтобы жить на счет зятя, с которым даже не знаком, бросить дом, много имущества, деятельность и стать без ясно видимой причины нуждающимся стариком на иждивении зятя. Помню, что сослался на слова Виктора Гюго: «Революцию должно пережить там, где она вас застает».

Уехала наша Оля к большому нашему огорчению. Первая половина [19]20-го года проходила благополучно. Добровольцы били большевиков и продвигались к Москве. Юра[534] решил вступить в Добровольческую армию. Отговорить его, конечно, не пытался, хотя душевно страдал. Тяжки были проводы. Юра не думал, что его немедленно отправят на фронт. Он меня этим утешал, но ехать пришлось.

Жизнь бурлила. Мне было поручено составить и утвердить устав Русско-греческого банка, который спешно открылся, и я вошел в банк председателем совета. Работы было много, банк соответствовал духу времени и развил большую деятельность. Юра наезжал из фронта, получил Георгиевский крест, но, видимо, в армии не нашел удовлетворения. Действительность оказалась печальной: не было армии, а двигались плохо вооруженные люди, утомленные войной и мало понимавшие, для чего несут тягости Гражданской войны… В декабре [19]20-го года ясно стало, что добровольческое дело гибнет. Отступали и катились обратно в Ростов, Новороссийск, Царицын… 15–20 декабря началось бегство из Ростова в Новороссийск. Ростовцы бросали на произвол судьбы предприятия, дома, имущества и уходили, твердо веря, что скоро возвратятся. Мне некуда было податься с громадной семьей, и я решил остаться. Возвратился больной Юра (начало тифа). Остаться ему в Ростове было немыслимо, и он с женой уехал в Новороссийск. Становилось хуже и хуже. Бежали заправилы банков и увезли остатки ценностей. Мы остались без денег с банковыми книжками.

Я описал печальные дни, когда вошли большевицкие банды, и все пережитое моей семьей и мной до выселения нас из дома чекистами по приказу председателя Чеки Бурова (I тетрадь, стр. 124–205).

В марте получили первое письмо от Женички. Нетрудно себе представить, как мы были счастливы. Оляша, Женичка и Юра уже были в Лондоне. Женичка стала матерью, прислала фотографии мужа и сыночка и настаивала, чтобы мы ехали к ним с Алей и ее семьей. Письма стали получаться часто и звали нас настойчиво. Узнали мы, что жена Юры умерла по дороге в Новороссийск от тифа[535]. Заразилась она, видимо, еще в Ростове, больная уехала с Юрой и погибла цветущая, жизнерадостная молоденькая женщина. Юра перенес тиф и был вывезен в Константинополь. В I тетради (стр. 124–125)[536] подробно описана жизнь наша до выезда и уход за границу.

«Не беспокойся, папочка, — писала Женичка, — если ты дашь Ильюше[537] несколько советов по делам в течение года, то оправдаешь ваши расходы. Ильюша не любит писать, но зовет вас и рад будет, когда вы устроитесь с нами…»

10 сентября 1921 года мы приехали в Лондон. Встретили нас Женичка и ее муж, Илья Давидович Высоцкий, трогательно тепло. Внешность Высоцкого — часто встречающаяся, ничего примечательного не представляла: без конца бритый, малопредставительный, показался мне конфузливым, мало и неважно владел русским языком. Поехали в Брайтон, где жили на даче. Детки Женички очаровательны. Рыжий мальчуган Митя — сильный, подвижный, выхоленный, и крошечная Анночка с чудными глазками. Женичка красива и элегантна. Был час завтрака. Подавал лакей в безукоризненном фраке и белье, готовила повариха, при ней помощница. За детьми смотрели громоздкая представительная англичанка мадам Фай и при ней помощница Дорис. На даче была горничная, вторая, а старшая горничная и мальчик «при доме», как мне объяснила Женичка, остались в доме, в Лондоне. Собственный автомобиль и шикарный шофер.

После перенесенных бедствий в Совдепии я был потрясен штатом прислуги. Прислуга сияла белыми платьями, фартуками, наколками, и мужчины-лакеи тоже были тщательно обшиты. Значит, Высоцкие богаты, заключил я, если в Англии, на чужбине, где жизнь очень дорога, могут вести такой образ жизни.

Мы отдыхали, ели вкусные вещи, ежедневно к данному чаю кухарка выпекала торты и другие сладости. Частые гости наезжали из Лондона, гостили на даче сестры Ильи Давидовича, жена старшего брата и ее дети[538].

Илья Давидович, видимо, был много занятым, почему приезжал на дачу только в субботу. Молчаливый, сдержанный, сосредоточенный, он мне казался человеком «новой деловой складки». Втянуть его в разговор я не мог. Человек он был не моего круга, общих интересов, кроме семейных, у нас не было. Посетили Брайтон Чаманский, которого знал по службе в Азовском банке[539], и молодой адвокат Гальперн, бывший помощником Шефтеля. Меня удивило, что Чаманский состоит во главе двух банков, а Гальперн — член правления. Чаманский был хороший банковый техник, но чтобы он мог стоять во главе банка в Англии и Франции — не предполагал. Гальперна я не знал, в адвокатуре он был совершенно незаметен. Гальперн пыжился, искусственно цедил фразы в разговоре, тянул свою фигурку вверх, чтобы казаться выше ростом, «задавал тон» в кругу Высоцких, которые, видимо, считали его преемником Пассовера и носителем неисчерпаемых знаний, вывезенных из России. Гальперн милостиво отнесся ко мне, даже пригласил посетить его. Глядя на Чаманского и Гальперна, убедился, что за границей, как и в России во время революции, «из говна конфекты делают».

Недели через две после нашего приезда Илья Давидович предложил мне поехать в Лондон, посмотреть великий город и, кстати, купить для себя кой-что необходимое. Поехали. Городская квартира Женички оказалась скромною, и меня удивила неуютность обстановки. Гостиная почти без мебели, стены голые, вид комнаты нежилой. Маленький кабинетик, не имеющий делового вида, скромно обставленная столовая самою необходимою мебелью, в верхнем этаже спальни. Поехали в Сити. Увидел узенькие улицы, старые дома, всюду конторы, банки и еще конторы. Суетились люди, шли господины в цилиндрах и визитках, которые оказались банковыми служащими (так они обязаны одеваться).